все же обнаружат ее здесь. Как и сказал хозяин трактира, элантийцы не стали бы пугать заезжих торговцев и портить отношения с другими королевствами. Лучшим выходом было спрятаться или покинуть кэчжань.

– Сегодня полнолуние, – сообщил парень, и что-то в его голосе заставило Лань остановиться. – Люди, оказавшиеся на улице в полнолуние, говорят, что слышали вещи, которых… на самом деле нет. И у каждого свое. Некоторые мои клиенты рассказывали, что слышали вопли своих давно умерших возлюбленных. Другие же ссылались на бой часов, звон колокольчика, пение детей… и еще куча всего. – Он понизил голос. – Ты же искала город Бессмертных. Так вот, некоторые говорят, что виной всему призраки Храма Истин, которые возвращаются в Наккар для охоты… А сам город снова появляется в нашем мире.

Элантийские патрульные отвернулись и склонились над другим столом. Лань выдавила неуверенную улыбку и сказала:

– Если я встречу поющих детей, то присоединюсь к ним. Я как раз искала клиентов, для которых могла бы сыграть. Еще увидимся!

А затем она выскочила за дверь, удивив трактирщика своим быстрым уходом.

Страх, подступивший к горлу, немного отпустил, как только она скользнула под покров темноты. Ночь освещало только жуткое белое сияние луны на облачном небе. Прохладный пустынный ветер завывал над побеленными стенами. Улицы опустели, исчезли разноцветные брезенты дневных рынков; не осталось и следа от ярких драгоценных камней, горьких трав и порошкообразных специй. Кэчжани и пивнушки погасили свои фонари и закрыли двери, так что через их бумажные окна, от которых исходил слабый мерцающий свет, время от времени доносились смех или игра на цитре[4].

Лань прислонилась к таверне, жадно вдохнула воздух в попытке успокоить бешеное биение сердца. Вдалеке виднелась Светлая гора Ошангма, снежная вершина которой скрывалась в облаках.

– Эй! Ты!

Слова шипением растеклись по ее венам. Лань повернулась и увидела двух других элантийских патрульных, которые, сверкая металлическими доспехами, направлялись к ней с противоположной стороны улицы. Внутри вспыхнула тревога. Прошлой ночью она видела достаточно элантийцев, но все они оставались у ворот или дежурили на стенах. Улицы города были безопасны.

Она вдруг вспомнила о силуэтах, что видела на фоне песчаных дюн. Ощущение холодного, словно зима, взгляда, что коснулся лица. Она почувствовала, что на ее шее затягивается петля. Усиленное патрулирование.

Солдаты в трактире с ее портретом в руках.

Ей, как и ее друзьям, нельзя было оставаться в городе Бессмертных.

Краем глаза Лань заметила блеск металла. Элантийцы направлялись прямо к ней.

– Комендантский час на дворе, – услышала она. Разум Лань не сразу воспринял слова, произнесенные на элантийском, ведь она так давно не слышала этого языка. – Почему ты на улице?

Лань мысленно искала подходящий ответ. Рукой она все еще сжимала окарину, а разумом уже тянулась к ядру дремавшего внутри нее Серебряного Дракона. Но это положило бы конец их прикрытию. Пусть сила Бога-Демона помогла бы им сбежать, но, покинув Наккар, они лишились бы возможности найти хоть что-то, связанное с Шаклахирой. Город бы закрыли, чтобы допросить жителей… Она подумала о старике Вэе, хозяине ломбарда, с которым подружилась в Хаак Гуне. Он погиб от рук Белых Ангелов только потому, что она дала ему серебряную ложку.

Но Лань не знала, какая участь ее ожидает, если она останется стоять на месте. Узнают ли они в одинокой девушке ту, которая возглавляет список хинских практиков, разыскиваемых по всему царству? Или же… в голове всплыл элантийский генерал, что пытался купить ночь с ней в чайном домике Хаак Гуна. То, как его пальцы впились в горло, как невозмутимо он хохотал, пока душил ее.

Лань лихорадочно огляделась по сторонам: тусклые жилые здания, неосвещенные, если не считать отблесков свечей через окна из резной бумаги.

Когда она бросилась к ним, то за бешеным стуком собственного сердца и сапог элантийцев услышала крики патрульных. Ее преследовала металлическая ци их доспехов. Зной пустыни, смешанный с холодным ветром, ароматы чая, тканей и специй окружали со всех сторон, а посреди этого… ци, которая, казалось, схватила ее за подбородок и заставила посмотреть в нужном направлении.

Столь знакомая энергия… Такого просто не могло быть.

Он выплыл из тени переулка, будто его отпустила рассеявшаяся ночная тьма, и, схватив Лань за плечи, потянул ее за собой.

Она, слишком изумленная и в то же время повинующаяся инстинкту, последовала за ним. Крики элантийских солдат, как и улицы города, отдалялись, пока не остался только он: обнимающая ее рука, знакомый изгиб шеи, сочетание тени и пламени, которое она знала так же хорошо, как свое собственное сердце.

Цзэнь.

Цзэнь был жив.

Когда волна удивления отступила, к Лань вернулись воспоминания и умение логично мыслить. Озеро из черного стекла. Мертвый, холодный взгляд. Жесткий, искривленный рот, произносящий жестокие, ставящие в тупик слова.

Они добрались до противоположного конца переулка. Двери многоэтажных пагод, в которых располагались чайные домики, были открыты: вечерний воздух полнился музыкой и смехом, а свет их фонарей подчеркивал острые черты его лица.

Забвение рассеялось. Она больше не могла выносить его прикосновения, чувствовать его пальцы на своей коже.

Лань вырвалась из рук Цзэня, обнажила Тот, Что Рассекает Звезды – кинжал, который он дал ей, – и прижала лезвие к его шее.

– Назови хотя бы одну причину, по которой я не должна его использовать, – выдохнула она.

Приоткрыв рот, Цзэнь смотрел на нее глазами, такими же глубокими, как воды бездонного озера. Что бы он ни собирался сказать, ему пришлось лишь сглотнуть, потому что с другой стороны послышались шаги элантийских патрульных.

Цзэнь поднял глаза.

– Сюда, – произнес он, отчего его горло дрогнуло у острия кинжала.

Она проследила за его взглядом. На другой стороне улицы стояла ярко освещенная пагода. С ее изогнутых терракотовых крыш свисали розовые фонарики, а из открытых дверей доносились звуки цитры и хихиканье.

«Дом пьяных орхидей», – гласила вывеска из розового дерева.

Звук отдающихся эхом шагов стал еще отчетливее. Элантийцы приближались.

Лань отвернулась от Цзэня, спрятала кинжал в рукав и бросилась к публичному дому. Стоило ей нырнуть внутрь, как перед лицом закружились пурпурные шелка. Ее окутал острый аромат сандалового дерева, смешанный с цветочными духами, а перед глазами предстал вид переплетенных на тахте тел. Нацелившись на пустой угол, она перепрыгнула через перевернутый кувшин с вином и брошенное на пол полупрозрачное шелковое платье.

Лань оглянулась. Четыре элантийца вошли в помещение, их тяжелая металлическая броня казалась неуместной на фоне мягких шелков и еще более мягкой плоти. Сомнений не осталось – за ней охотились.

Убегать было поздно. Патрульные загородили выход и