Фогель подошел к задней дверце фургона и крикнул:

— Кто еще не окончательно замерз, откройте дверь, сейчас будем согреваться.

Дверцу открыл роттенфюрер Вернер.

— Тебя только за смертью посылать, — проворчал он.

— Попробовал бы сам в темноте побродить по лесу, — огрызнулся Фогель.

В фургоне было не так уж и холодно и, если не снимать шинель, то вполне можно было сидеть. Однако всем хотелось комфорта, но никому не хотелось бродить по лесу. Фогель бросил свою охапку сразу же у входа, а Вернер присел у маленькой сваренной из толстых листов железа печки. Кроме них в машине находился еще напарник Фогеля Фриц, который в данный момент нес дежурство на радиостанции. Он сидел в наушниках перед большой панелью и крутил ручки. Старший машины унтерштурмфюрер Хольцман сидел, развалившись в кресле, и курил. Шофер машины Карл предпочитал оставаться в кабине: он считал, что там теплее, просторнее и спокойней.

— Проклятая зима, — ворчал Вернер, ломая сучья и запихивая их в топку, — то ли дело лето. А тут еще такие морозы.

— Разве это морозы? — усмехнулся Хольцман. — Представь себе, что ты в России, под Москвой, я читал в газетах, что там жуткие морозы. Кажется, ниже двадцати.

— Меня туда никакими коврижками не заманишь, — покачал головой Вернер.

— Пошлют, и поедешь, куда ты денешься, — пожал плечами Хольцман.

— Работает радист, — прервал их диалог Фриц.

Вернер бросил свое занятие и метнулся к своему рабочему месту — брать пеленг было его задачей. Он натянул наушники, попутно выяснив у Фрица, на какой частоте работает радист. Покрутив ручки, он щелкнул переключателями рации, связывающей их со второй машиной.

— Я — Вольф один. Я — Вольф один. Частота три-один-ноль. Пеленг два-девять-три. Точка А-4. Перехожу в точку Б-2. Пошел на Б-2, — крикнул он уже в переговорную трубу, соединяющую фургон с кабиной водителя.

В динамике рации зашипело, потом послышался ровный голос:

— Я — Вольф два. Я — Вольф два. Мой пеленг ноль-четыре-шесть. Точка Ц-1. Перехожу в точку Б-4.

Хольцман быстро натянул резинки на большой карте.

— Совсем рядом, — сказал он, — где-то в крайних домах. Надо вызывать штурмовую группу.

Он надел наушники, пощелкал тумблерами и взял в руки микрофон.

— Я — Вольф один. Я — Вольф один. Абордажу выйти в точку Б-3.

— Точка Б-2, — раздалось из переговорной трубы.

— Я — Вольф один. Я — Вольф один, — сразу же начал передачу Вернер, — частота прежняя. Пеленг два-ноль-два. Точка Б-2. Сигнал слишком сильный. Жду вашего пеленга.

Динамик тут же щелкнул, и оттуда раздалось:

— Я — Вольф два. Я — Вольф два. Пеленг один-четыре-три. Точка Б-4. Сигнал сильный. Жду указаний.

— Второй дом слева от дороги, — объявил Хольцман, — Направляю штурмовую группу, — он снова взял микрофон, — Абардаж, я — Вольф один. Дом номер четыре по Пражскому шоссе. Радист еще работает.

Он снял наушники, открыл дверь фургона, выскочил на дорогу и закурил. Машина стояла метрах в двухстах от деревни. Была уже половина двенадцатого, и почти ни в одном доме не было света. Во втором доме он тоже не сумел отсюда разглядеть свет.

Он успел всего лишь раза три затянуться, как увидел, что к дому на большой скорости подлетел крытый грузовик. Хольцман выбросил недокуренную сигарету, запрыгнул в машину и крикнул:

— Ко второму дому.

Теперь он уже не сел в свое кресло, а снял с крючка автомат и передернул затвор.

— Сейчас посмотрим, что за соловьи нам попались, — улыбнулся он.

Машина затормозила, почти уткнувшись в капот уже стоящего у дома грузовика. Хольцман снова выскочил из фургона. Рядом с крытым грузовиком стоял всего лишь один солдат с автоматом, а в небольшом садике, окружавшем дом, чувствовалось какое-то движение. В это время в доме начали загораться огни. Придерживая висящий на плече автомат правой рукой, Хольцман направился к входной двери. Дверь была выбита, и в проеме был виден свет в прихожей.

Поперек прихожей валялась вешалка. В большой комнате, куда можно было пройти из прихожей, сидел мужчина средних лет в нижнем белье и женщина в ночной рубашке. Оба были бледными и растерянными. Вместе с ними в комнате находилось несколько эсэсовцев, один из них сразу же навел автомат на Хольцмана.

— Свои, свои, — успокоил его Хольцман. — Где оберштурмфюрер Гельц?

Однако, эсэсовца это не убедило.

— Стоять на месте до выяснения, — приказал он, не опуская автомата.

В это время из соседней комнаты выглянул Гельц.

— А, Хольцман, — улыбнулся он, — Хорошая работа. Взяли тепленькими. И со всем имуществом. Один, правда, попытался бежать, но, думаю, сейчас его приведут.

Хольцман направился в ту комнату, откуда выглядывал Гельц. Комната была небольшой, в ней умещались лишь две узенькие солдатские койки и маленький кухонный стол, на котором и была разложена рация. Рядом с рацией лежал шифровальный блокнот с обгоревшими углами: очевидно, радист пытался его сжечь, но тот не успел разгореться. На одной из коек сидел молодой мужчина, руки у него были за спиной, очевидно, связанные или скованные наручниками, лицо опущено на грудь, на нем виднелись ссадины от ударов. На полу валялся пистолет. Рядом с мужчиной надменно стоял эсэсовец.

Со стороны прихожей раздался какой-то шум.

— Ну, вот и второго привели, — улыбнулся Гельц. — Пойдем, посмотрим.

Они снова вышли в большую комнату, в это же самое время из прихожей в комнату втолкнули взъерошенного мужчину со связанными за спиной руками. Его сопровождали два автоматчика и здоровенный ризеншнауцер, который не то шипел, не то рычал. Это была специально обученная для ночных облав собака, таким псам, когда они были еще щенками, удаляли голосовые связки.

— Теперь можно готовить дырочки и для наград, — хмыкнул Гельц. — Работа чистая — не придерешься.

— Работайте дальше, — удовлетворенно кивнул Хольцман, — а я пойду к своим. Оставь кого-нибудь на связи: вдруг еще понадобитесь.

— Нет, — покачал головой Гельц, — сейчас тебе пришлют кого-нибудь другого. У нас тут дел невпроворот: обыск, вызов местной полиции, предварительные допросы. Будем трудиться до утра.

Гауптштурмфюрер Абендшен поднял трубку телефона и услышал раздраженный голос Франка:

— Что у тебя там с Тюммелем?

— Продолжаем работать, — ровным голосом ответил Абендшен.

— Я каждый день выслушиваю упреки от Гейдриха, а вы все не можете разобраться с этим паршивым майором. Расшифровка что-нибудь дала?

— Не очень много, — признался Абендшен, — теперь он ссылается на то, что среди дезинформации обязан был давать и правдивую второстепенную информацию.