благоразумно построили град Смоленск, приходилось идти волоком до Двины и лишь затем переволакивать суда в Днепр. Миновать Западную Двину было нельзя. Вот почему стоявший на ней Полоцк, а затем и днепровский Смоленск стали такими важными городами при создании Древнерусского государства. Но и до его появления, до объединения славянских и финно-угорских племен под одной властью, эти союзы племен ставили города весьма мудро именно в ключевых пунктах торговых путей.

В этом и был смысл древнерусского города – торгового, а затем и ремесленного центра для бескрайней сельской округи, состоящей из мало зависимых от города и друг от друга селений. Их сравнительно немногочисленное население к тому же перемещалось на новое место раз в несколько лет из-за истощения почв. В городах не было жизненной необходимости, но в них могли уходить излишне активные для сельской жизни люди. Относительная мобильность всего населения, периодически сжигавшего свои дома, уносившего все свое с собой и раскорчевывавшего леса под новые поля, делало жизнь отъезжего торговца, воина и странствующего ремесленника не такой уж необычной. За несколько веков упорного освоения славянами Восточной Европы наиболее удобные водные пути были изучены этими странниками настолько хорошо, что первые князья уже ничего нового не могли внести.

Для Никона Великого, желавшего рассказать еще одну притчу о роли князей в создании Древней Руси, особенно важным был северный узел взаимосвязей ильменских словен, ростовской мери, прибалтийской чуди и северных, изборско-псковских кривичей. Все они, по словам летописца, «дань давали варягам, от мужа по белой веверице (скорее всего, беличьей шкурке. – А. Б.)». Мало того, эти варяги, приходя в их земли, «насилие творили словенам, кривичам, и мери, и чуди».

Легенды об этих пиратских набегах IX века не сохранились у варягов из западных славян, фольклор которых до нас просто не дошел[19]. Зато отразились, пусть в расплывчатом виде, в скандинавской «Саге об Олафе Святом», записанной Снорри Стурлусоном в XIII веке, на столетие позже «Повести временных лет». Там якобы один из шведских законоговорителей в 1018 году сказал, будто «Торгнир, мой дед по отцу, помнил Эйрика Эмундарсона, конунга Упсалы (850–880. – А. Б.), и говорил о нем, что, пока он мог, он каждое лето предпринимал поход из своей страны и ходил в различные страны и покорил Финнланд и Кирьялаланд, Эйстланд и Курланд и много земель в Аустрленд», то есть в Восточных землях, как скандинавы обычно называли земли вдоль Волжского и Днепровского торговых путей, Аустрвегра. «И можно видеть те земляные укрепления и другие великие постройки, которые он возвел, – продолжал оратор. А если ты хочешь вернуть под свою власть те государства в Аустрвегре, которыми там владели твои родичи и предки, – заметил он шведскому конунгу, – тогда мы все хотим в этом следовать за тобой!»[20]

Разумеется, исландский законоговоритель и одновременно приближенный норвежского короля Снорри Стурлусон (1178–1241) отражал в саге устремления более позднего, преимущественно своего времени. Конунг Олаф Святой, к которому обращена в саге эта пламенная речь, в 1018 году мог воспользоваться раздором между сыновьями его почившего в 1015 году покровителя Владимира Святого, чтобы завоевать какие-то земли на Руси, но не сделал такой попытки. А в 1230‑х годах, особенно после Батыева разорения, множество скандинавских воинов мечтало о богатых русских землях и о пролегающих по ним торговых путях. Но уже в 1240 году меч Александра Невского пресек эти мечтания в Невской битве, а с норвежским королем князь заключил затем мирный договор…

Снорри Стурлусон, почивший через год после победы Александра, при жизни был заинтересован в том, чтобы с помощью действительного, приукрашенного или выдуманного исторического примера призывать шведов к походу на восток, в земли разрозненной и разгромленной монголами Руси. Снорри ободрял шведов не напрасно. Когда их флот вошел в Неву, Новгород не поддержал Александра, дружина его была малочисленна. Но к воинам князя присоединились ратники из Старой Ладоги и ижоряне – союзные финно-угры. Завоеватели в итоге получили по заслугам. Александр, на всем скаку поразив предводителя шведов копьем в лоб, через забрало, привел мысли завоевателя в должный порядок[21]. Шведы ушли несолоно хлебавши. Они и позже не оставляли попыток двинуться по Аустрвегру, каждый раз получая от Александра сокрушительный отпор.

Очевидной целью шведских поползновений, которые поддерживал Снорри Стурлусон, была Старая Ладога. Крепость на реке Волхов близ Ладожского озера в случае ее захвата шведами блокировала водный путь из Великого Новгорода на Балтику и открывала шведам вожделенный путь с Балтики по Волге к молочным рекам и кисельным берегам Мазендарана – южного берега Каспия, где веками проходил Великий шелковый путь. Вслед за Снорри Стурлусоном некоторые ученые полагают, что первоначальные укрепления Старой Ладоги и ряда других городищ на севере Руси могли быть построены именно скандинавскими викингами в IX веке. То есть как раз тогда, когда, по словам Никона Великого, местные славяне и финно-угры платили дань варягам и подвергались насилиям с их стороны.

Если, спросит читатель современной исторической публицистики, древнерусские города, Ладога, Изборск и, наконец, сам Господин Великий Новгород, были основаны пришельцами-скандинавами, то кто платил им дань? Неужели словене, кривичи и карелы, не построившие своих городов и скрывавшиеся в лесах? Кто-нибудь вообще представляет, как брать дань с вооруженных рыболовов, охотников и бортников, для которых в этих районах земледелие и огородничество было вспомогательным занятием, а все имущество и инструменты легко переносились на спине?

Разобраться, кто что построил, кто где жил и что за насилие тут творилось, помогает археологическая наука. Норманисты, приписывающие формирование Древней Руси скандинавам, и антинорманисты, отрицающие их влияние в ранней истории Руси, равно не правы. Скандинавы, причем не дикие викинги, бывшие и на родине изгоями общества, а вполне добропорядочные люди с семьями, на прибалтийском участке речных торговых путей не просто появлялись – временами они там оседло жили. Но приписать им основание городов и открытие великих торговых путей по Волге «из варяг в персы» и по Днепру «из варяг в греки» нельзя. По самой простой причине: то и другое было построено и открыто до викингов. А вот пиратские налеты, грабеж и уничтожение городов – были.

Освоение востока Европы, заселенного прежде балтами и финно-уграми, было связано с достаточно бурными переселенческими движениями славянских племен, причем не только восточных, но западных и южных, имеющих свои археологические «маркеры». Именно западные славяне, заселявшие южный берег Балтийского моря, в середине VIII века прошли из Финского залива по реке Неве в «озеро великое Нево», позже названное Ладожским. Другие исследователи полагают, что эти славяне шли из Центральной Европы вдоль рек. В любом случае их целью было восстановление и расширение международного обмена товарами, нарушенного для Европы Великим переселением народов, а затем войнами Арабского халифата. С запада, от Рейна, эту цель настойчиво преследовали соседи славян – франки. На юге