видит. Почему!? Но ведь самого-то Романа не спросишь, да и у Светки ничего

не выпытаешь. Огарышу остаётся лишь следить за оперативными донесениями «сватей-шпионок».

Эх, сбиты и подпорчены все отцовские планы и мечты…

Маруся же и вовсе растеряна. С нетерпением ожидая сына, она думала, что уж с такой-то

красавицей, как Света, у него всё пойдёт как по маслу, ведь лучшего варианта и придумать нельзя.

Она даже с удовольствием представляла, как после Роман будет ей благодарен за то, что она с

такой невестой пособила. А тут вовсе никак и ничто не идёт. Никого Маруся не любит так, как

своего единственного сына, и не болеть за него всей душой не может. Порча на нём какая, ли чё

ли? Так не похоже. Нагадать бы что-нибудь ему, наворожить, но здесь нельзя – не тот случай.

Собственные болезни знахарям не под силу.

Галине Ивановне с приездом Романа удаётся наладить с дочерью самые доверительные

отношения – если уж не советовать, так знать-то проблемы дочери она должна? Каждый вечер

теперь она, сопереживая, обсуждает со Светой всё, что касается Романа: во что был сегодня одет,

как держался, не заглядывался ли на кого, как смотрел на неё? Отношение Галины Ивановны,

вовлечённой теперь в эту интригу, изменены к нему вкорне. В какого роскошного мужчину,

оказывается, развернулся этот некогда гадкий утёнок! Не однажды видя его на улице, она уже не

может не смотреть на него пристальней, чем обычно. Плечи его, так и оставшиеся с некоторой

косиной, теперь уже не признак нескладности, а похожи на некий постоянный, задиристый вызов. В

конце концов, кто знает, каков был его настоящий отец? Образованная и начитанная Галина

Ивановна думает, что Роман, кажется, похож теперь чем-то на горьковского Челкаша, и это

заключение, дающее ему законченную определённость, наконец-то успокаивает её. А голос у него

какой! Однажды на улице Роман просто так, тихо и скромно поздоровался с ней, так Галину

Ивановну и саму мурашками на сто рядов прошило. Уходя, она потом ещё несколько раз

оглядывалась на него, потирая руку около локтя, чтобы ласково пригладить этих мурашек.

Оказывается, у Романа, у этого хриплого в прошлом петушка – густой, мягкий бас! Галина

Ивановна – женщина крупная, обожает крупных мужчин, но так, чтобы и голос у них был

«крупным». А вот у её большого мужа голос так себе, средненький. Но что уж тут поделаешь – всё

лучшее в одного мужика не втолкнёшь.

Теперь Галина Ивановна даже приветствует возможную дружбу Романа и своей дочери. И Света

волей-неволей оказывается в таком положении, когда даже утайка от матери какой-нибудь мелочи

– уже предательство. Только вот рассказывать-то ей не о чём. Каждый день всё, как обычно. После

кино он сидит в кресле фойе, слушает, как играют музыканты, смотрит, как танцуют другие. Потом

встаёт и уходит домой. Как другие девчонки смотрят на него? Заглядываются, конечно. А Наташка

Хлебалова, так та и вовсе всё время вьётся около него. Галина Ивановна возмущена: Наташка!?

Так она же ещё совсем соплячка! Только девять классов закончила! Она-то куда лезет! Правда,

юбчонку носит такую, что ветер всюду обдувает. «Не смотрит он и на неё», – махнув рукой, говорит

Света.

Чаи Маруси и Галины Ивановны за клубной сценой начинают заметно горчить, потому что на

сцене их действия полный штиль. И всё же больше всех этот странный, неправильный покой

тревожит Огарыша. Мирное, парное молоко после клуба – это хорошо, но Михаил слышит, как сын

подолгу потом ворочается без сна. Что его мучит, когда в клубе столько соблазнительных девок!?

26

Ну, не Светка, так ведь там и без неё их целый табун. Или с ним всё-таки что-то не так? Но чем

таким опасны пограничные войска? Будь он ракетчиком, тогда другое дело… Хотя кто знает, что

творится сейчас на границах… Мало ли какие происки с вражеской стороны… А может быть, у

сына от рождения что не так? Только как это поймёшь? И чем больше всяких подозрений возникает

в голове Огарыша, тем больше он панически утверждается, что с сыном что-то по-настоящему

неладно. «Ну что ж, всё верно, – в некоторые минуты уже обречённо думает он, – видно, у меня на

роду написано никакого продолжения не иметь. С сыном-то ещё повезло, а дальше, видно, шиш.

Судьбина, знать, такая». Однажды, думая об этом перед сном, Михаил не удерживает случайный

всхлип от обиды за себя и от жалости к сыну.

– Ты чо, выпил сёдни где-то, или чо? – спрашивает Маруся, даже воспрянув ото сна.

Огарыш молчит и этим потрясает Марусю: не матюгнуться после такой реплики в ответ!

Окончательно, почти испуганнно проснувшись, она лежит, глядя в потолок. Видно, на его душе что-

то очень серьёзное. И Михаил чувствует этот её молчаливый вопрос. Он поднимается, идёт к

бочке, пьёт воду ковшом. Может, сказать ей о своих подозрениях? Нет, не поймёт. Этим дурам

«сватьям» одна забота – как бы он не избегался, как бы женить его. А дело-то ведь куда хуже.

Дуры, они дуры и есть…

Маруся же потом тоже долго не может заснуть, и вовсе ничего не понимая.

* * *

Стоят знойные, засушливые дни. Горячая земля порохом сыплется в ладонях. Протока, где

купаются Роман с Борей Калгановым, сузилась до того, что даже страшно: как бы и вовсе не

перехватило берегами эту сверкающую нитку. Всё пространство в эти дни иссушено настолько,

что, кажется, не дай Бог, дотронется кто-нибудь до неба, и его поблёклая голубизна осыплется

пылью, открывая путь и вовсе лавине грузного белого огня.

Транжиря дни своих послеармейских отпусков, вчерашние солдаты несколько дней подряд

приходят на одно место с полуостровком мелкого, чистого песка, намытого наводнением. Сверху

песок горяч до того, что не ступить босиком, но если его растолкать ладонями, то внизу

обнаружится сначала приятная влага, а потом и вовсе холодная вода. С одной стороны

полуостровка серебрится протока, а с трёх других – мягкий тальник с длинными листьями,

шелестящими и серебрящимися тыльной стороной почти при полном безветрии. Как мало

требуется для красоты и покоя: всего лишь вода, песок, тальник, небо… «Ох, мир ты мой, мир

чуткий и трепещущий…» – с восторженно замершей душой думает Роман, озираясь вокруг.

На плече Бори – синяя наколка: танк с громадным жерлом поднятого ствола. На заставе тоже

кололи стандартный рисунок с полосатым пограничным столбом и гербом СССР. Кололи все –

Роман отказался. Ещё с детства насмотрелся на страшные, расписанные кисти рук соседа Матвея,

приезжающего из тюрьмы