С другой стороны, ей явно нужно было о чём-то поговорить со следователем, возможно, дать показания, пока никто не видит. Оттого она и замешкалась с угощением от графа, чтобы застать Псковитинова одного без Миллера, фон Фрикена, адъютантов…

— Вы имеете что-то сообщить по поводу убийства Анастасии Фёдоровны? — проницательно заглядывая в тёмные с поволокой красивые глаза незнакомки, поинтересовался Псковитинов.

Она вздрогнула. В неровном свете свечей, теперь он явно видел, что его гостья, при всей сохранившейся природной красоте, всё же весьма уже в возрасте. Тёмные круги под глазами, оплывшее лицо, глубокие морщины… чёртова старость. Жена Псковитинова не дожила до того времени, когда возраст начнёт вступать в свои права, разрушая всё, что радовало глаз, превращая женщину в карикатуру на саму себя в молодости. Впрочем, видал он женщин в возрасте, возраст что? Ерунда. С годами учишься ценить в женщине не внешнюю красоту, а привязываешься к ней со всей душой, принимая её всю с её достоинствами и недостатками.

— Что тут говорить, Александр Иванович. Вы уж найдите убийц этих. Покарайте окаянных. — Её голос задрожал, но в прекрасных глазах не появилось ни одной слезинки. Нет, глаза ночной гостьи горела каким-то лихорадочным огнём. — Казните их, убейте их! На кусочки разрежьте! — Она вскочила и начала метаться по комнате, заламывая руки. — Ведь как просила, как умоляла пощадить! Какие сокровища сулила! Говорила, не убивай меня, я денег дам, вольную обеспечу. Будешь как сыр в масле кататься, только жизни не лишай. А он? А они?

Со звоном на пол посыпались шпильки из причёски, и длинные чёрные волосы упали на плечи и спину ночной гостьи, покрывая их, точно диковинный плащ. Перед Псковитиновым стояла Настасья Минкина — убиенная десятого августа экономка графа Алексея Андреевича Аракчеева.

— Ты уж найди его, их проклятых! Ты уж покарай их, Александр Иванович! Отомсти за меня нелюдям. А уж я тебя отблагодарю, касатик. Всё для тебя сделаю, всё, что накоплено за годы службы в Грузино, всё тебе отдам. Кого хочешь спроси в нашем уезде, держит ли своё слово Настасья Фёдоровна? Любой подтвердит. Держит, ещё как держит! Раскрой это дело, и я тебя озолочу. А не раскроешь…

Псковитинов схватился за нательный крест и, поцеловав его, зажал в руке. На столике рядом с ним был только графин, конечно, окажись на месте призрака живой человек из плоти и крови, он мог бы, по крайней мере, попытаться оглушить последнего, но поможет ли это орудие в борьбе с нечистым духом?

— Прощай, Александр Иванович, спи-засыпай, утро вечера мудренее. А к завтрему сам поймёшь-узнаешь, кто и как меня убивал… Мне пора. — И вот она уже возле его постели… Наклонилась, неслышно подняла с подноса рюмку медленною рукой — совсем близко стоит, Псковитинов даже родинку рассмотрел на щеке! — и попятилась, с рюмкою в белых пальцах, не сводя с него горящих глаз… и скрылась за дверью, которую, к слову, никто от крючка и засова не освобождал. Была — и нету. Хоть присягу давай об услышанном и увиденном, но чем её подтвердить?! Ничего толком не сказала, разве что пообещала ясность в завтрашнем дне… То ли вещий сон, то ли бред?.. А впрочем…

Псковитинов проснулся на следующее утро то ли от пения петухов, то ли оттого, что кто-то ходил за дверью, стуча сапогами.

«Минкина, что ли, бродит, злится, что я её убийство ещё не раскрыл? Так рано ещё, матушка. Погоди немного, не топай так сильно. Хотя отчего бы барыне ходить в тяжёлых сапогах… летом?..»

На столе стояла бутылка мадеры и одна рюмка, из которой ночью пил Псковитинов. То ли Минкина, действительно выбравшись из гроба, посетила его, то ли вечером перед сном он машинально откупорил бутылку и снял пробу. Обычно, занятый своими мыслями, Александр Иванович становился забывчивым. Думая о своём, он ел, не чувствуя вкуса блюд, или забывал поесть вовсе. До своего замужества за его питанием доглядывала дочка, теперь же вся надежда была на Селифана, которого он из глупости и излишней поспешности оставил дома, даже не уведомив, куда поехал и когда вернётся.

Умывшись и побрившись при помощи молодого слуги, Псковитинов вышел к завтраку, где без аппетита проглотил французский омлет и съел несколько тёплых пирогов с капустой. Следовало как можно быстрее послать человека домой за личными вещами. Да и имеющиеся не худо бы дать простирнуть и погладить. По всей видимости, здесь придётся задержаться на несколько дней, а стало быть, понадобится дополнительных, как минимум, три перемены платья. Посоветовавшись с фон Фрикеном, он составил список необходимых вещей и, вручив его адъютанту Белозерскому, попросил доставить всё по описи вместе с личным слугой Псковитинова, Селифаном.

Вопреки предположению Александра Ивановича, что его просьба вызовет раздражение Белозерского, тот воспринял возможность убраться хотя бы ненадолго, из Грузино как долгожданный отпуск. Зато настроение изрядно подпортил Александр Карлович Гриббе, который, прикрываясь своим писательским призванием, вертелся под ногами, умоляя разрешить ему присутствовать на допросах.

— Вы можете посидеть в уголке и даже делать необходимые вам записи или рисунки. — Понимая, что иначе не отвяжется от докучливого подпрапорщика, Псковитинов решил, что в его случае разрешить, пожалуй, легче, нежели объяснить, отчего нельзя. — Но только упреждаю заранее, одна непрошеная реплика и…

— Буду нем как рыба! — счастливо захохотал подпрапорщик и, войдя в гостиную, используемую Псковитиновым как зал суда, торжественно занял предложенное ему Александром Ивановичем место у противоположной стены, как можно дальше от судейского стола и задержанных. Вне себя от свалившегося на него счастья, Гриббе немедленно разложил перед собой блокноты и карандаши. Странное дело, начинающий писатель не имел при себе ни пера, ни чернил. Впрочем, он перехватил удивлённый взгляд Александра Ивановича и, подняв карандаш, пояснил: — Чернила могут высохнуть или ненароком вылиться, перо в самый ответственный момент непременно сломается, а вот верный друг-карандаш никогда не подведёт. Затупится — отточим, не будет под рукой ножа — и обкусать кончик не велик труд.

Назначенный на одиннадцать утра допрос пришлось перенести на полдень, так как его сиятельство не мог подойти раньше, но, услышав о признании, сделанном накануне Прасковьей Антоновой, пожелал, чтобы следователь впредь допрашивал задержанных при нём. Это новое правило должно было действовать вплоть до нового распоряжения его сиятельства или неявки последнего в установленное время. Меря шагами роскошный графский сад, Псковитинов ругался себе под нос. Меньше всего на свете он желал допрашивать арестованных в присутствии гневливого и явно скорого на расправу графа, но делать было нечего. Неловкость ситуации немного сгладил примчавшийся в Грузино за полчаса до полудня Корытников, который не только молниеносно собрался сам, но и, не дождавшись послания от Псковитинова, предупредил Селифана, чтобы тот прихватил с собой всё необходимое для барина. В общем, уважил, так уважил.