условиях экономического кризиса», то есть оно являлось результатом недовольства крестьянства продразверсткой187. Такой результат анализа работ В. И. Ленина, как мы видели выше, не в полной мере отражал всю гамму его оценок. Но такой довольно тенденциозный вывод автора больше соответствовал задачам автора в дискуссии 1930-х гг.

Кроме вышеупомянутой статьи М. А. Лурье о связи кронштадтцев с эмигрантами можно отметить и статью П. Болдина «Меньшевики в Кронштадтском мятеже»188, вышедшую в 1931 г. в «Красной летописи». В статье прекрасно показана эволюция идеологии меньшевиков как в России, так и за рубежом в связи с событиями на Котлине в 1921 г. Автор сделал прекрасный обзор этого сегмента эмигрантской периодики. Однако автору так и не удалось убедительно доказать существование прямой связи деятельности меньшевиков с началом выступления. А опираться на внешнюю схожесть лозунгов матросов и меньшевиков, как мне кажется, в этом вопросе не вполне достаточно.

К концу 1930-х гг. созрела необходимость создания окончательной официальной советской трактовки Кронштадтских событий 1921 г. Она была изложена в «Кратком курсе истории ВКП(б)» 1938 г., который был отредактирован И. В. Сталиным. Авторы статьи о Кронштадте (можно утверждать, что они опирались на работы А. С. Пухова) опять приписали кронштадтцам лозунг «За Советы, но без коммунистов». Хотя, повторюсь, такого лозунга у кронштадтцев не было.

Кронштадтские события в «Истории ВКП(б)» были (вслед за Л. Д. Троцким и В. И. Лениным) однозначно квалифицированы как антисоветский контрреволюционный мятеж, инспирированный западными спецслужбами и их пособниками из числа бывших «золотопогонников» (военспецов) и эсеро-меньшевистского подполья. В условиях ослабления парторганизации флота многочисленными мобилизациями этому способствовала «подрывная» позиция троцкистов.

В последующие годы эта версия стала единственно возможной для всей отечественной историографии «Кронштадтского мятежа», можно сказать канонической. Идея об изменении социального состава матросов на кораблях Балтийского флота окончательно трансформировалась в идею о преобладании в Кронштадте «сырой крестьянской массы», а следовательно, выступление в Кронштадте оценивалось как «правое» – мелкобуржуазное. Таким образом, по мнению авторов, мятеж встает в один ряд с «антоновщиной» и «махновщиной». В рамках этой концепции именно крестьяне, попавшие на флот, прежде всего были недовольны политикой продразверстки, а выступление матросов было спровоцировано заговором эсеров и бывшего генерала А. Н. Козловского, который состоялся благодаря деструктивной роли троцкистов в партийном руководстве Кронштадта. Но при всем недовольстве крестьян продразверсткой сами они, конечно, без организующей и направляющей силы меньшевиков и белогвардейцев выступить никак не могли бы189. Такое представление о несамостоятельности широких масс вообще свойственно советской историографии. Если же подобная связь с эмигрантами и была, то в какой степени она на самом деле могла повлиять на ход событий? Мы вернемся к этим вопросам в следующих главах.

«Раз и навсегда» определена социально-политическая, классовая, а именно мелкобуржуазная, природа Кронштадтских событий 1921 г. В таком виде концепция Кронштадтского мятежа и начала тиражироваться в пропагандистской литературе190

В версии «Краткого курса…» Кронштадтские события 1921 г. окончательно выводятся за рамки Гражданской войны. Периодизация Гражданской войны – одна из заметных исследовательских проблем нашей историографии. Кронштадтские события традиционно рассматриваются как один из важных рубежей в периодизации. В ряде работ общего характера по истории и историографии Советской России и СССР Кронштадтские события 1921 г. рассматриваются в рамках Гражданской войны, а в других относятся к периоду НЭПа.

Еще с 1920-х гг. освобождение Крыма в ноябре 1920 г. принято считать официальной датой окончания «большой» Гражданской войны 1918–1920 гг.191 Однако отдельные очаги Гражданской войны продолжали тлеть, периодически вспыхивая крестьянскими восстаниями, терактами, бандами басмачей, межнациональными и религиозными конфликтами192. События в Кронштадте советские историки не просто так отнесли не к Гражданской войне, а к периоду «перехода к мирному строительству»193. За основу такой периодизации Гражданской войны в отечественной литературе было взято противостояние красных с белыми, выводя за скобки конфликты с крестьянами, рабочими и т. д. Зачастую и западные авторы повторяют такой подход к периодизации отечественной истории194. За рубежом, однако, чаще можно найти работы, в которых временные рамки Гражданской войны существенно расширяются195. У нас в стране в последнее время также стали появляться работы, относящие и Кронштадтские события 1921 г. к Гражданской войне196. На мой взгляд, такой подход имеет определенные основания. Но дальнейшие дискуссии по вопросу периодизации истории России XX в. выходят за рамки этой книги.

Трактовка конфликта в «Кратком курсе…» вызвана скорее не научным анализом существовавших источников, а внутриполитическими процессами в СССР в те годы – борьбой с оппозицией, дискуссиями о коллективизации и индустриализации. Сложная и драматичная политическая обстановка, связанная с борьбой за власть в СССР и в мировом коммунистическом и социалистическом движении в межвоенный период, естественно, отразилась на историографии этого периода. Появилась и необходимость в дискредитации политических оппонентов. Так как в событиях в Кронштадте принимал участие Л. Д. Троцкий, а также другие политические деятели, отнесенные позднее к троцкистам, им приписывалась основная вина в дестабилизации ситуации в Кронштадте накануне выступления матросов. Роль же Л. Д. Троцкого в организации подавления мятежа стала замалчиваться.

Воплотившись в Кратком курсе истории ВКП(б)К 1937 г., такая версия Кронштадтских событий 1921 г. стала единственной. Эту версию можно определить как историческую концепцию «Кронштадтского антисоветского мятежа». Чрезвычайно политизированная, она отвечала требованиям текущей внутриполитической конъюнктуры. Мы еще увидим, как будет развиваться такой подход в послевоенный период. Но сейчас интереснее, а как на этот конфликт отреагировали за границей, – слишком уж много там было заинтересованных участников.

4. Зарождение концепции «Кронштадтского восстания» в зарубежной и эмигрантской публицистике 1920-х – 1930-х гг

За рубежом интерес к Кронштадтским событиям существовал в первую очередь в эмигрантских, анархических и социалистических кругах. Эмигранты с надеждой воспринимали вести о любых проблемах большевиков. И если кадеты и монархисты после подавления выступления матросов мгновенно потеряли интерес к событиям в Кронштадте, то анархисты и социалисты, как и их зарубежные единомышленники, избрали тему Кронштадта как еще один повод для критики Советского государства за уход с верного пути социалистического строительства, за подавление инакомыслия. За предательство идеалов революции, наконец. Отсюда и такое количество работ социалистов и анархистов в межвоенный период. Вообще, для западной историографии всего межвоенного периода характерен больший плюрализм мнений. Особый интерес представляют статьи Л. Д. Троцкого, бывшего в 1921 г. руководителем подавления выступления матросов и не по своей воле оказавшегося на Западе в этот период.

В первую очередь на события в Кронштадте отреагировала эмигрантская пресса. Вооруженное столкновение такого масштаба, близость развернувшегося противостояния к Финляндии заставили не только советское правительство мгновенно начать пропагандистскую работу.

Многие эмигранты, что неудивительно, восприняли Кронштадтское восстание с удивлением и определенной надеждой вернуть политическую борьбу в саму Россию. Эти события свидетельствовали о серьезном конфликте большевиков с матросами-балтийцами, считавшимися