Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Рано утром я поняла, где видела тебя раньше. В клубе несколько недель назад. Ты смотрел на меня так, как смотрят все мужчины, будто готов был продать свою левую почку за ночь со мной.
Я схватился за прутья, посмеиваясь.
— Черт, ты чертовски тщеславна. Я наблюдал за тобой, потому что искал возможность похитить тебя.
Марселла ухватилась за прутья под моими пальцами, наклонившись вперед, так что наши лица стали намного ближе. Верхние пуговицы ее шелковой блузки были оторваны, открывая мне вид на ее декольте и соблазнительную выпуклость груди. Я оторвал взгляд, но встретился с ее душераздирающими глазами. Я никогда не видел таких голубых глаз, как у нее, но с более темным кольцом вокруг них, никогда не видел такой безупречной кожи, почти перламутровой, особенно на фоне ее черных волос. Словно она действительно материализовалась из сказки. Из очень грязной, взрослой сказки. Действительно, Белоснежка.
— Но не из-за этого ты не мог оторвать от меня глаз. Я знаю, какое у тебя было выражение лица. Ты можешь отрицать это сколько угодно, но держу пари, что ты фантазировал обо мне после той ночи.
Я хотел, чтобы она ошибалась. Но девушка оказалась права. Она была настолько великолепна, что даже после ночи в конуре без доступа в ванную, по сравнению с ней разодетые девушки в клубе выглядели, как крысы из сточной канавы.
— Твоя красота не вытащит тебя отсюда, и не спасет.
Ее улыбка стала шире, будто она знала лучше, будто она была абсолютно уверена, что ее спасут.
— Даже твой отец не найдет это место, если ты на это надеешься. Он не сможет тебя спасти, — продолжил я.
— Мой отец собирается спасти меня. Он собирается убить всех, кто встанет у него на пути. Каждого мужчину, каждую девушку из клуба, даже твоего младшего брата. Он убьет их так жестоко, как только сможет, а мой отец самый умелый человек, когда дело доходит до жестокости, Мэддокс. Ты будешь смотреть, как они все истекают кровью у твоих ног, а их внутренности разбросаны по полу, как конфетти. Грей умрет, и в последние мгновения своей жизни ты будешь слушать его крики и чувствовать себя виноватым за то, что навлек это на него и на себя.
Ее слова застали меня врасплох, особенно горячность и ярость в них. Эта девушка не выглядела так, словно уклонялась от грязной стороны жизни, но я сомневался, что она когда-либо видела кровь и смерть, конечно, не так, как я.
Ее слова также показали, насколько внимательной она была на самом деле. Увидев, как мы общаемся всего мгновение, Марселла уже поняла, что я очень защищаю Грея, и пыталась сыграть на моем беспокойстве за него. Она была хороша и более опасна, чем я думал. Я должен быть осторожным с ней по нескольким причинам.
— Думаешь, что знаешь все, не так ли? Но ты не знаешь, Белоснежка, — прорычал я. Брови Марселлы поползли вверх. — Я знаю, насколько умелый твой отец. Ты только слышала истории, но я видел его в действии. Я видел, как он расчленил и содрал кожу с моего отца и его людей, когда я был маленьким мальчиком. Я стоял на коленях в их крови, пока твой отец продолжал кромсать их трупы, как чертов маньяк. Я обмочился в штаны, испугавшись, что он найдет меня и тоже прикончит. Я все еще слышу эти крики в своих кошмарах. И ты хочешь сказать мне, что я не знаю, на что способен твой отец?
Впервые мои слова пробились сквозь ее холодную красивую маску. Ее лицо смягчилось от осознания, затем понимания и, что еще хуже, сострадания.
Вид более мягких углов ее лица ударил меня, как кулак в живот.
Я слышала истории, бесчисленные версии событий. Если люди моего отца рассказывали эту историю, они прославляли его и его поступки, как будто он был сверхчеловеком. Если посторонние шептали истории приглушенными голосами в моем присутствии, даже их слова все еще звучали с уважением и болезненным очарованием. Я гордилась всякий раз, когда сталкивалась с этой историей. Теперь, впервые в своей жизни, я не испытала гордости. Впервые я увидела другую сторону медали, очень кровавую, болезненную правду.
Слова Мэддокса были злобными, но я видела боль, которую воспоминание вызвало в его голубых глазах. Я не хотела представлять, как ужасно, должно быть, было маленькому мальчику наблюдать, как убивают его отца, особенно таким жестоким способом.
Я скрывала свои чувства, не желая испытывать жалость к человеку, похитившему меня. Какой бы жестокости он ни подвергался в детстве, это не оправдывало его поступков сейчас.
— Тогда ты должен быть благоразумен и отпустить меня, прежде чем мой отец доберется до тебя, — сказала я.
Мэддокс отступил от решетки.
— Я всю свою жизнь ждал шанса убить твоего отца. Ничто не отнимет этого у меня. Ничего.
В глазах Мэддокса не было и тени сомнения. Он выполнит свой план, и весь клуб, казалось, поддержит его. Смерть моего отца была их единственной целью. Они не остановятся ни перед чем.
— Значит, твои друзья байкеры готовы умереть, ради твоей мести?
— Это не просто моя месть. Каждый из нас жаждет мести. Твой отец убил целый орден. Мой дядя потерял своего брата. Никто из нас не успокоится, пока счет не будет сведен, и мы все готовы умереть за это.
— Вы умрете, — сказала я, пожимая плечами, звуча уверенно, даже когда я не была.
Папа был могущественным, но он мог действовать, не задумываясь, когда дело касалось меня. Он не обладал никакими слабостями, кроме любви к своей семье. Он не стал бы прислушиваться к голосу разума, если бы на кону стояла моя жизнь. И, мама, человек, который обычно мог урезонить его, когда он впадал в бешенство, вероятно, был не в состоянии ясно мыслить.
— Месть пустая трата времени и энергии, — солгала я.
Мэддокс дерзко улыбнулся. Я должна была признать, что удивилась его ровным белым зубам и приятному запаху. По какой-то причине я всегда представляла байкеров немного потрепанными, с немытыми волосами, спутанными от их вонючего шлема, и желтыми зубами. Даже его волосы казались гладкими, как шелк, падая на глаза. Он убрал их назад, привычка, которую я заметила ранее.
— Ты используешь отбеливатель, чтобы сохранять свои зубы такими белыми? Со всем тем курением, которым ты занимаешься, это кажется единственным способом для тебя иметь красивые зубы.
Мэддокс с недоверчивым видом