Весна: Слишком быстрая жизнь

Ася подарила узкий высокий шкаф для одежды, а Дима установил в нём четыре полки, и теперь туда влезает всё моё прошлое. Из шести, что ли, томов Кастанеды, более всего люблю фразу случайной для повествования женщины: «Подари мне микроавтобус, в который поместятся все мои дети». Не исчезает ощущение, что оставлено лично для меня, как пароль для кого-то или к чему-то, который предстоит услышать или произнести. Ещё – кажется – предстоит. Ехала к родителям, у них был день свадьбы, считала годы, и получилось, что моей красивой хрупкой сестричке – под пятьдесят. Я подумала: жизнь слишком… короткая? нет, конечно, быстрая, жизнь слишком быстрая.

Это наполняет меня печалью, без шуток, без аффектированно нежных завываний, которыми я обычно звучу, когда развлекаюсь жалостными текстами.

Мне правда нас всех очень жаль.

Зато на обратном пути в электричке слышала рэперов, господи-боже, настоящих подмосковных рэперов, которые артикулируют так, будто губы у них слегка подморожены – от крутости, конечно же.

Итак, в шкафу поместится всё моё прошлое и немного настоящего. Для будущего полки нет, но я обязательно что-нибудь выкину потом, когда оно наступит.

Бестрепетно выброшу записные книжки с телефонами. Мы, девочки девяностых, испорчены опасными мужчинами, большинство из которых не дожили до нулевых, а кто остался, те дорожат покоем превыше всего на свете. А мы теперь порченые во многих смыслах, нынешние для нас недостаточно храбрые, со своими клерочьими рисками (попасться жене, не получить премию, просрочить кредит). А ведь это правильные честные риски достойных мужчин, от которых и нужно иметь детей. Правда, они никому не подарят микроавтобус, но это уже какие-то нелепые придирки. Худшие из них опасны не более, чем опасен кусок дерьма, – вляпаешься, станет неприятно. А лучшие и вовсе хороши. Но я всё высматриваю храбрых – непомерно и не по-мирному.

Потом ещё перебрала свои фобии. Сначала я не выносила взрослых женщин, потому что боялась постареть. Потом некрасивых – боялась подурнеть. А однажды меня напугали какие-то грубые тётки. Мы с Димой попали на восьмое марта в компанию ликующих бухгалтерш и кадровичек, и он благоразумно растворился, а я осталась. Наблюдала, как они веселятся, пьют крепкое и сладкое, лихо ругаются матом – привычным, но скудным, и пляшут всем своим мясом. От ужаса закружилась голова, так что Диме пришлось материализоваться и спасти меня, но по дороге домой я всё причитала: «Что будет, что со мной будет? Скажи, это у них от возраста, от возраста они перестают быть нежными? И я буду так вертеть задом? То есть сначала он сделается жопой, а потом я начну им вертеть, стану грубить и визгливо кричать от веселья?»

Нет, Дима сказал, нет, не от возраста, они с самого начала такие были.

Хорошо. Потому что иначе хоть не живи.

Из потерь – оказалось, что зимой кошка забралась в шкаф и убила сумку от Валентино.

А я лишилась кумира, поэтому диски теперь можно переложить подальше.

Любовь всегда была моей сильной стороной, как я умею смотреть, так редко кто смотрит. Но как я умею отворачиваться, вообще беда.

Точнее сказать, не любви вопрос, а восхищения. Хотя чаще всего, если объект – не посторонний кумир, как этот последний, а живой человек, восхищение мешается с любовью или дружбой.

И сижу я, таращусь, упиваюсь каждым жестом, а потом он допускает что-нибудь человеческое: неточность, например, недостойное чувство, стратегический просчёт, в общем, оказывается недостаточно безупречен.

И всё, становится так пусто и так жаль. И я отворачиваюсь. Разочаровавшись, теряю все сопутствующие бонусы вроде любви и ужасно горюю, ухожу, волоча сумочку и загребая ногами, – осиротела опять.

Но зато появляются пустые полки.

Чем больше я теряю, тем свободней становлюсь. Но если вот это и окажется позитивным аспектом жизни, будет очень смешно.

Что ж, поглядим, ведь будущее уже скоро, жизнь очень быстрая.

Правда обо мне

Немного смешно, когда обнаруживаются люди, пытающиеся определить подробности моей личной жизни по тому, что я пишу в книжках. Это всё равно как угадывать по первой полосе газеты «Правда», с кем провёл прошлую ночь её главный редактор. Честное слово, искать улики в списке авторов номера и то верней.

Но я понимаю – страх, как любопытно. Что ж, для разнообразия сообщу несколько своих настоящих мыслей, пусть мне за это и не платят.

Последние три года я много думала о лжи, и от этого сначала образовалась толстенькая книжечка, а теперь остался один абзац:

Мне нравится ежедневный труд обманщика, бессмысленный подвиг по изменению реальности хотя бы вокруг себя, глупое мужество скривлённого зеркала и это искрящееся душистое облако, которым он окружен. Тот, кто приблизится к нему и осмелится разглядеть, найдёт в центре сияния измученное напряжением существо и либо отпрянет с отвращением, либо испытает приступ жалости. Ему, вероятно, захочется прижать эту нервную подёргивающуюся голову к груди и сказать куда-то в тёплые завитки волос: «Ну! ну! успокойся и не бойся ничего. Только, пожалуйста, не нужно этого делать – вашего лжеца наверняка стошнит от отвращения, от душного человеческого запаха, а императив „не лги“ для него прозвучит как „не живи“. Поэтому лучшее, что вы можете сделать, – если у вас после всех собачек, детей и любовников осталось немого лишнего, – просто любите его».

Полгода я жила в доме без зеркал, а теперь у меня три в рост, развешанные так, чтобы множить друг друга и меня. Они показывают разных женщин – иногда с бледным треугольным личиком, а иногда с веснушками на носу; с небольшим нежным животом, который чудесно помещается в мужской ладони, или вовсе с торчащими рёбрами; в чёрных платьях или в цветочной кофточке с улицы Hillel. Но там не бывает того, кто должен бы отражаться, когда я смотрюсь в зеркало. А хоть изредка могло бы появляться неприятное создание с прозрачными ушами и серебряным голосом, всё уходящее в звук. Например, двенадцатилетний мальчик-контртенор, способный петь сложнейшие женские арии – до поры. Он и живёт только в невесомых нотах, но главное в нём – знание, что серебро может прекратиться в любой момент. И потому, о чём бы ни пелось: о любви, о ненависти, лицо будет сосредоточенным, а взгляд отстранённым. Только в финале, когда сложный пассаж кончен, торжество мелькнёт в уголке рта и в трепете ноздрей, но через два года «Царицу ночи» уже не взять.

И его вы тоже, пожалуйста, любите – не за серебряный голос, но за стойкость.

А чтобы вам было удобно любить меня, я, как положено в газете, буду публиковать на последней полосе советы о правильном питании и устройстве жизни: «как жрать что захочешь и не толстеть», «научитесь привлекать людей, говоря им гадости» и «пять секретов сексуальности за резинкой чулка». Сегодня я расскажу о способе взлетать без хлопот.