Что касается геополитических последствий нападения Германии на СССР, то здесь Буллит был еще более откровенен, и то, что он сказал, было едва ли приятно Е. Потоцкому. По Буллиту, следствием советско-германской войны должно было стать образование государства Украина, но центром такого государства могла стать Карпатская Украина[132] (может быть, бывшая провинция Чехословакии?).

В декабре 1938 г. Е. Потоцкий снова встретился с Буллитом. Тот был еще более решительно настроен по отношению к Германии и Оси в целом, стремясь убедить Рузвельта в том, что США должны открыто выступить с гарантиями по отношению к западным демократиям, но в то же время предостеречь последних от всяких соглашательств с Гитлером и Муссолини[133]. Буллит был уверен, что экспансия Германии на Восток начнется в 1940 г., для чего Гитлер использует «украинский вопрос»[134].

Схема применения нацистами «политики защиты национальных меньшинств» была хорошо известна в Европе, и она имела отношение не только к немецким диаспорам; перед вторжением в Чехословакию абвер вступил в соглашение со словакскими сепаратистами. На Западе подозревали, что такая же схема будет реализована в случае с украинскими националистами. 1 декабря 1938 г. посол Польши в Париже Юлиус Лукацевич высказал озабоченность по поводу «украинской акции канцлера Гитлера»[135].

Тем не менее акценты во внешней политике западных демократий изменились зимой 1939 г., судя по беседе М.М. Литвинова с главой торговой делегации Великобритании Р. Хадсоном, состоявшейся 23 марта 1939 г. Р. Хадсон открыто заявил, что Британия будет готова к войне уже к концу лета 1939 г., и английские моряки уверены, что смогут победить итальянский и германский флоты. К удивлению британских военных, английская промышленность, со слов Р. Хадсона, оказалась в состоянии начать поставки вооружений уже зимой 1939 г. в необходимых для подготовки к войне объемах, поэтому сроки готовности вооруженных сил Британии к войне сдвинулись с начала 1941 г. к концу лета 1939 г.[136] И, далее, Р. Хадсон делает заявление, что английское правительство очень рассчитывает на сотрудничество с другими государствами, то есть сделал явный намек на стремление Лондона к сближению с Кремлем.

М.М. Литвинов ответил Р. Хадсону следующее: «Я изложил ему нашу позицию в духе своей записки от 20-го. Я говорил также о том, что мюнхенская политика уничтожила международное доверие, а также авторитет Великих держав среди малых государств. После пятилетнего периода инициативы, всякого рода предложений с нашей стороны и безуспешных усилий осуществления международного сотрудничества, мы вправе занять выжидательную позицию в ожидании инициативы и предложений со стороны других. Вряд ли могут быть достигнуты какие-либо серьезные результаты, если сотрудничество сведется к тому, что одна сторона будет вопрошать, а другая должна отвечать. Нам также интересно знать, что в уме у англичан. Мы с достаточной полнотой и ясностью излагали наши международные концепции…»[137] Интересна в этой связи реакция Р. Хадсона: «Хадсон ответил, что он согласен со мной в изложении хода событий за последние годы, а также ошибок западных государств, но должен возразить лишь против наших подозрений, будто Чемберлен и в сентябре хотел направить Германию на нас (в этом месте рукой Литвинова прописано в скобках: („Я ему этого не говорил“). Никаких таких намерений у Англии не было, и нет. Из того, что я сказал ему, однако, ясно, что открывается новая страница в отношениях между нашими странами. Он хочет поразмыслить над сказанным мною и вновь поговорить перед отъездом…»[138]

Таким образом, англичане чувствовали себя уверенно, считая, что их вооруженные силы будут готовы к войне уже в августе 1939 г. Однако Р. Хадсон указал, что британские военные были убеждены в своей вероятной победе только на море. В отношении Польши Р. Хадсон утверждал, что поляки не вступят в войну из-за Данцига[139]. Таким образом, в британском истеблишменте прорабатывался вопрос полной передачи Данцига Германии. Зачем же тогда требовалась усиленная подготовка к войне? Англичане намеревались ввести всеобщую воинскую повинность на один год. Лондон подозревал, что Гитлер нанесет удар на Балканах, когда польский вопрос казался в марте 1939 г. уже почти решенным.

МИД Британии было официально возмущено действиями Р. Хадсона в Москве, так как последний не имел полномочий обсуждать политику с М.М. Литвиновым. Однако ясно, что часть британского политического руководства зондировала почву по поводу возможности заключения союза с Кремлем. А. Кадоган в беседе с послом СССР в Британии И.М. Майским сказал о крупных внешнеполитических планах Англии, подчеркнув при этом, что Лондон находится с Советским Союзом «в консультации»[140].

Как будто в продолжение беседы М.М. Литвинова с Р. Хадсоном, А. Кадоган откровенно изложил, какие препятствия лежат на пути создания англо-советского альянса. Польша и Румыния отказались от вступления в антигерманскую коалицию, если в ней будет участвовать СССР[141]. В этой связи в Лондоне думали над особыми схемами сотрудничества с Кремлем. Однако первоначальная конфигурация нового антигерманского блока уже была сформулирована: Англия, Франция, Польша и Румыния. Как надо было примкнуть к этому блоку Советскому Союзу, в Форин офисе еще не решили к марту 1939 г. из-за непримиримой позиции Варшавы в данном вопросе, когда румыны колебались.

Без Советского Союза этот рыхлый «пакт четырех» имел очень мало шансов победить Германию; Польша превращалась в куклу для избиения, на разгром которой, по расчетам французского Генштаба, у немцев должны были уйти 4 месяца. За столь короткий промежуток времени французам предстояло перевести свою экономику на военные рельсы, мобилизовать резервистов, развернуть укомплектованные ими дивизии вдоль своих границ. Естественно, в Париже пессимистично смотрели на такую перспективу. И.М. Майский открыто высказал А. Кадогану сомнения насчет того, что британский парламент пойдет на ратификацию гарантий Польше и Румынии, так как это шло бы вразрез концепции всей английской внешней политики[142]. Но здесь Майский не учитывал фактор Первой мировой войны, англичане не собирались отдавать сделанные в ее период завоевания, и в этом смысле они готовы были следовать своей традиции.

31 марта 1939 г. происходит событие, противоречащее уже советской традиции внешней политики той эпохи, Кремль согласился на установление воздушной линии Москва – Варшава, а также – на возобновление работы польского костела в советской столице[143]. Таким образом, Сталин сделал со своей стороны шаг на примирение с Польшей, но последняя со своей стороны не собиралась идти на дальнейшее развитие сотрудничества с Советским Союзом.

Как известно, 23 августа 1939 г. СССР и Германия подписали пакт о ненападении. Гитлер не нанес в 1939 г. удар по СССР, как на то надеялись Буллит и другие,