– Правда, тот фокус с картами… очень впечатляющий фокус, надо признать, – сказала Ариадна, задумчиво теребя одеяло. – И вообще, есть в ней что-то такое… жуткое. И представление она странное устроила на английском, когда мы «Макбета» начинали читать.

– Но она же человек, разве нет? – начала я. – Просто человек, и нет в ней ничего…

Продолжить мне не удалось, меня прервали всхлипывания Мюриэл.

Мы все переглянулись, не зная, как нам на это реагировать. Нужно заметить, мне очень странно было видеть рыдающую белобрысую верзилу. Особенно зная о её прошлом.

– Мюриэл, – окликнула её Ариадна. – Что с тобой?

– Ведь я… – всхлипнула Мюриэл, утирая глаза. – Ведь я просто хотела начать всё заново! А она вмешалась и всё испортила! – Она вновь тяжело опустилась на свою кровать, и под весом её тела застонали пружины. – Не прекращает приставать ко мне. Но ведь это нечестно, я вообще, можно сказать, её не знаю, что она ко мне прицепилась? Я же ровным счётом ничего ей не сделала!

И она снова зарыдала.

– Вот-вот, – негромко заметила Ариадна. – Когда-то ты точно так же и меня плакать заставляла.

Мюриэл в последний раз всхлипнула и подняла глаза на Ариадну.

– Мне очень стыдно за это, – сказала она. – Я ужасно вела себя, просто ужасно. Теперь я это понимаю и надеюсь, что ты сможешь простить меня, хотя я совершенно этого не заслуживаю.

Моя подруга прикусила губу. Она явно не ожидала таких слов от Мюриэл – как и я сама, впрочем. После долгой паузы Ариадна, наконец, сказала:

– Хорошо. Я смогу простить тебя, Мюриэл. Если, конечно, ты действительно раскаиваешься и действительно стала другой.

– Совершенно другой, – благодарно кивнула Мюриэл, утирая слезы.

Ариадна улыбнулась, ведь она столько времени мечтала о том, что этот миг настанет. И он настал, и все мрачные тени прошлого рассеялись без следа.

– Я что хотела сказать-то, – Мюриэл шмыгнула носом. – С Эбони что-то не так. Очень сильно не так. И боюсь, она не перестанет мучить меня.

– Не бойся, мы её остановим, – Скарлет сложила руки на груди.

Ариадна кивнула.

– Мы её в бараний рог скрутим, – с необычной для себя жёсткостью подтвердила она.

А я ничего не сказала. В прошлом мы уже не раз пробовали и остановить, и скрутить в бараний рог задавак-забияк. И что?

Иногда нам это удавалось, но чаще эти попытки приводили к тому, что наше собственное положение становилось ещё хуже, только и всего. И неважно, действительно ли Эбони умеет колдовать или она просто очередная задира, но кто может знать, что случится, если мы попробуем встать у неё поперёк дороги?

В ту ночь я думала, что мне не уснуть до утра – мешали гудящие в голове мысли. Однако как-то незаметно и довольно быстро на мои глаза опустился чёрный занавес, и я погрузилась в сон.

Я была в лесу, и в ветках посвистывал ветер. Всё вокруг казалось серым, словно мир лишился своих красок. Впрочем, впереди я видела одно алое пятно – это горел огонь. Ярко горел. Жара, который должен идти от пламени, я не ощущала, но почему-то знала, что ещё почувствую его, когда подойду ближе.

Выйдя на поляну, я поняла, что это не огонь костра и не пожар. Это горели сотни, а может быть, даже тысячи свечей. Они были расставлены по всей поляне, и среди этих огней кто-то стоял. Фигура. Женская. Я могла рассмотреть контур высокой остроконечной шляпы у неё на голове, и длинное чёрное платье, и зловещие острые ногти на её пальцах. Она стояла ко мне спиной и произносила нараспев слова на незнакомом мне языке.

Затем она повернулась ко мне, но её лицо оставалось неясным, размытым. Однако это была Эбони. Я знала, я чувствовала, что это Эбони. И на ногах у неё были такие же тяжёлые башмаки, как у Эбони, и такой же чёрный потёртый саквояж стоял на земле у её ног.

Размытые черты лица пришли в движение, казалось, кто-то принялся лепить их, как из глины, и они постепенно твердели, складывались в знакомый облик. Теперь передо мной возникло лицо Эбони.

Она раздвинула губы в своей улыбке, от которой бежал мороз по коже.

– Айви. – сказала она. – Ты как раз вовремя.

Вокруг бушевало, потрескивало пламя зажжённых свечей.

– Что ты делаешь? – спросила я.

Она не ответила, но опустила руку вниз и сделала какое-то неуловимое движение пальцами. Со звонким щелчком сами собой открылись застёжки саквояжа.

Я не знала, что лежит там, внутри, и не хотела смотреть в саквояж. Не могла. Меня охватил дикий страх.

– Смотри, – произнесла Эбони мелодичным, завораживающим голосом. – Смотри внимательнее.

– Зачем? – спросила я. Больше всего мне хотелось повернуться и убежать прочь без оглядки, но ноги меня не послушались и медленно зашагали вперёд. Сами по себе. Помимо моей воли.

– Потому что я собираюсь показать фокус, – всё с той же улыбкой ответила Эбони.

Стоило ей произнести эти слова, как из открытого саквояжа повалил чёрный дым, начал окутывать меня, забиваться в лёгкие, заставил пригнуться к земле…

А затем я начала падать…

И падала, падала, падала…

Пока не проснулась.

А проснувшись, резко села в постели и начала откашливаться так, словно удушливый чёрный дым всё ещё наполнял мои лёгкие.

Я протянула руку, схватила с прикроватного столика кружку с водой, которую поставила сюда с вечера, и жадно, буквально одним глотком, осушила её. Дым рассеялся. Меня окружала темнота.

Я поморгала и поняла, что нахожусь не в лесу. Что я в кровати. В своей кровати. В Руквуде. В комнате номер тринадцать.

– Ей меня не запугать, – прошептала я, уставившись в темноту.

Кого при этом я хотела убедить в этом – окружающий мрак или саму себя? Не знаю. Честно скажу, не знаю.

Глава одиннадцатая. Скарлет

Пока за окном разгоралось утро, возвещая о начале нового дня в Руквуде, Айви рассказала мне о своём кошмаре, в котором она видела Эбони. Я, честно говоря, просто не знала, что и думать об этом, и Айви, кажется, тоже.

– Я действительно испугалась, – сказала она, – но в то же время чувствовала, что всё это не по-всамделишному. Особенно после того, как я уже проснулась.

– Конечно, не по-всамделишному, – согласилась я. – Это все Мюриэл виновата со своей чушью. Выброси из головы.

Да, я, конечно, назвала всё это чушью, но если по правде… Верила ли я сама в то, что только что сказала? Не знаю, не уверена.

Зато я точно знала, что сыта