Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я положила голову на борт ванны.
– Нет, он мне нужен.
– От него одни неприятности.
– Да знаю. – Я посмотрела на него. – Но и я не подарок. Кстати, прости, пожалуйста, что угнала твою машину.
– Ладно. Хотя после твоего спича насчет своего криминального прошлого я ждал большего.
– Все-таки угоны не по моей части. Максимум – чужие бумажники.
Или мамины таблетки.
Он рассмеялся:
– Правда? Да ну нет.
Я посмотрела на него серьезно.
– Неужели правда?
– Да…
Он наклонился ко мне:
– А почему я не знал?
– Я хорошо шифруюсь. Не только от тебя – ото всех.
Он молчал.
– Не расстраивайся. Ложь – моя суперспособность.
Я предупредила тебя, послала я мысленный сигнал. Это тебе мое предупреждение.
Он приподнял бровь:
– Не хочешь облегчить душу?
Я засмеялась:
– Да как-то нет.
– Я – великий исповедник.
– Вот сам и начинай, – предложила я.
Он поднял брови.
– Кайся. Расскажи о своей жене.
Он поскреб в затылке:
– Ладно. Она ничего. Вообще-то она хорошая, правда. Просто не для меня. Ей хотелось… слишком многого. Вначале жилье просторнее, потом другое, третье.
– А тебе нет?
– Это все равно было нереально. Я был не на той ступеньке карьерной лестницы. Так что на самом деле все к лучшему.
– Сочувствую.
– Я начинаю привыкать. Это уже в прошлом.
Я срезала верхушку мыльной горки, выравнивая пену.
– Но прошлое имеет значение, не так ли?
– Для тебя имеет, конечно. – Лицо его приняло странно-многозначительное выражение. – И для меня тоже, думаю. У нас с тобой тоже было прошлое, правда ведь?
– Да.
– Теперь твоя очередь. Расскажи преподобному Джею. У кого это ты крала бумажники? – Он уже улыбался.
Я задумалась на минуту, потом начала загибать пальцы:
– У Леонарда Альбрехта, Джефа Тоула, Скота Мэтьюса…
– Конченый придурок, – вмешался Джей. – Так ему и надо.
– У Кларка Дункана, Фаррела Вестриджа. И у тренера Андерсона – три раза.
– Мило.
– Он всегда оставлял его в ящике стола, когда уходил на обед, – вздохнула я. – А также я работала по дамским сумочкам. Много, много сумочек…
– И тратила деньги на?..
– Таблетки.
Он смотрел на свои сплетенные пальцы.
– Прости меня, отче, ибо я согрешила, – сказала я. – И грешила много.
– Знаешь, ты должна была попросить меня помочь, когда собиралась в гольф-клуб. Я наверняка мог бы пригодиться.
– Роув – моя головная боль, не твоя. – Я отвернулась, почувствовала щекой холодный кафель.
– Тем не менее.
– Он неприятный тип. И так просто не сдастся. Я не хотела тебя в это втягивать.
– Ты плохо меня знаешь. Если надо – родного брата не пожалею.
Я ухмыльнулась:
– Это точно.
Он тоже улыбался. Что-то многовато у нас улыбок. От них я была как пьяная. Или как под кайфом. Интересно, когда у меня начнется словесный понос? Когда я выложу неприятную правду, о чем потом сильно пожалею?
Я повернулась к нему:
– Скажи правду. Зачем ты здесь?
Он сел на корточки и стал пристально разглядывать не то плитку на полу, не то свои колени, не то еще что-то, невидимое мне. Потом тихо проговорил:
– Потому что ты мне небезразлична.
Я ждала продолжения.
– И я всегда отчасти стыдился того, что пропал из твоей жизни, когда у тебя начались трудные времена.
– Трудные времена… Красиво сказано!
– Я хочу помочь, Алтея.
Я вдруг почувствовала себя голой. Вероятно, он почувствовал нечто сходное, поскольку повернулся боком, и мы оба теперь внимательно разглядывали дверь и аккуратную вешалку для полотенец. Он обхватил руками колени, соединив большие пальцы.
– Хочешь поговорить о нем? – Джей кивнул в сторону двери, где был заперт Роув.
– Он ничего не успел, – ответила я. – Я об этом позаботилась.
– Я имел в виду – рассказать о том, что он делал раньше, когда ты была подростком.
Я почувствовала, что краснею, что сердце выскакивает из груди.
– Он обижал тебя? Об этом ты тоже никогда не рассказывала.
Я представила себе лортаб, его вкус, как он тает на языке… Вынув затычку из ванны, я смотрела, как мыльная вода спиралью уходит в отверстие.
Дрожа всем телом под включенным на полную мощь кондиционером, я отстраненно наблюдаю за тем, как кучка моих вещей постепенно растет на оранжевом мохнатом ковре: вначале розовый топ, потом кислотные джинсовые шорты, следом фирменный белый лифчик от «Виктория Сикрет». Наконец в куче оказываются совсем детские хлопчатые трусы. Все, я стою голая, ссутулившись, обхватив себя руками, и умираю от стыда. В этой темной подвальной комнате перед взрослым мужиком стою я, дрожа от холода, унижения и страха. Не могу отделаться от мысли, как нелепо выглядят мои несформировавшиеся груди, какая я тощая и бледная.
Роув сидит в паре футов от меня на матрасе, заложив руки за голову, разглядывает меня какое-то время, потом начинает хохотать. Мне хочется плакать, но я держусь. Мне просто не понятно, что такого смешного в голой девочке.
– Это было давно, – произнесла я наконец.
– Я с тобой, Алтея. Хочу быть твоим другом, помочь, если ты разрешишь.
Всей истории я не рассказывала никому. Как ее ни выпытывали десятки врачей и психотерапевтов, консультантов и кураторов, я держала ее при себе. А им выдавала разные версии – путаные, дурацкие полуправды, которые позволяли мне получать препараты и справки или закрывать истории болезни. Но моя история – настоящая – принадлежала только мне, как коробка из-под сигар, бесценная собственность, только моя и мамина.
Вода из ванны ушла, я замерзла. Джей спрыгнул на пол, снял полотенце с вешалки и подал мне. Я завернулась, мы стояли лицо к лицу. Я обняла его за шею и поцеловала.
Он отстранился, осторожно убрал мою руку.
– Не надо, Алтея, ты должна рассказать мне все.
Вдруг стена ванной затряслась. Это ломился Роув.
– Эй! – вопил он. – Эй!
Я отступила назад, сердце стучало.