Несмотря на то, что верзила Стэнли был на год старше Гарри, а выглядел еще старше, сейчас он был готов разреветься.

— Я все расскажу отцу, — прокричал он уползая.

— Что? — рассмеялся, подбоченившись, “сержант” вслед задире. — Расскажешь отцу? Этой толстой пивной бочке, который борется на руках за пинту пива с ребятами в “Черном буйволе”? Ну что ж, когда ты все расскажешь ему, спроси, кто победил его вчера вечером, едва не сломав ему руку!

Но Стэнли убегал со всех ног и был уже далеко.

— С тобой все в порядке, Киф? — спросил Лейн-, помогая ему подняться.

— Да, сэр. Немного течет кровь изо рта, и больше ничего.

— Сынок, держись от него подальше, — сказал учитель. — Он мерзавец и к тому же слишком велик для тебя. Когда я назвал тебя дохляком, я не имел в виду ничего плохого, я только хотел сказать, что у вас большая разница в весе. Верзила Стэнли не из тех, кто быстро забывает об обидах, поэтому будь начеку.

— Да, сэр, — снова повторил Киф.

— Ну, хорошо. Иди, — Лейн двинулся было назад за дюну, но в этот момент появилась мисс Хартли, как всегда чопорная и добродетельная.

— Черт! — услышал Гарри шепот “сержанта”. Ему хотелось усмехнуться, но он побоялся, что губа снова начнет кровоточить. Поэтому он отвернулся и направился туда, где мальчики собирались вокруг мисс Говер, чтобы отправиться в обратный путь.

* * *

Стояла вторая неделя августа, был вечер вторника, и было очень жарко. “Даже удивительно, — думал Джордж Ханнант, вытирая платком лоб, — что вечер может быть таким жарким. Ты надеешься, что вот-вот станет прохладнее, а вместо этого жара, кажется, еще больше сгущается вокруг тебя”. Днем хотя бы дул ветер, не слишком сильный, но все же ветер, а сейчас не было и его. Все вокруг было неподвижным, как на картине. Дневная жара, накопленная землей, окружала со всех сторон. Ханнант снова промокнул лицо и шею и отхлебнул глоток ледяного лимонада, хотя знал, что вскоре этот напиток выйдет из него вместе с потом. Такая уж была погода.

Он жил один недалеко от школы, по другую ее сторону, вдали от шахты. Сегодня вечером ему нужно было просмотреть кое-какие бумаги и сделать пометки в книгах, составить планы уроков. Но ему не хотелось ничего этого делать. Он мог бы пойти выпить, но... во всех пабах будет полно шахтеров — в фуражках, без пиджаков, с хриплыми, резкими, неприятными голосами. В “Рице” шел неплохой фильм, но в первых рядах звук просто оглушал, а парочки, заполнявшие задние ряды, вызывали у него раздражение, их неуклюжие движения отвлекали внимание от происходящего на экране. В любом случае ему необходимо было сделать эту работу.

Дом Ханнанта, точнее половина бунгало, расположенного на территории небольшого поместья и обращенного в сторону дюн и долины, в том месте, где они сужаясь спускаются к морю, был отделен от школы широкой полосой территории кладбища с находившейся на ней старой церковью, ухоженными лужайками, окруженной высокой стеной. Он каждое утро шел через кладбище в школу и вечером обратно. Вокруг огромных в пышном убранстве конских каштанов стояли скамейки. Листва на деревьях местами уже начинала желтеть. Он всегда может пойти со своими книгами и бумагами туда.

А идея действительно неплохая. Редко какой старик-пенсионер из шахтеров, опираясь на палку, заходит туда, чтобы посидеть вместе со своей собакой, жуя табак или куря трубку, при этом, конечно, все время сплевывая. Больные легкие были обычным явлением среди шахтеров; больные легкие и согнутые спины. Но если не считать этих стариков, на кладбище обычно было безлюдно, поскольку оно располагалось в отдалении от центра поселка, пабов и кинотеатра, а также от главной дороги. Правда, когда каштаны начнут падать, придется сражаться еще и с ребятишками, поскольку что же это за каштан, если на другом конце веревочки нет ребенка? Это были приятные мысли, и Ханнант улыбнулся. Кто-то однажды сказал, что с точки зрения собаки человек — это субъект, бросающий палку. Так почему бы и каштану не иметь свою точку зрения, состоящую в том, что мальчики существуют для того, чтобы крутить каштаны на веревочках и разбивать их скорлупу. Одно, во всяком случае, было совершенно очевидно: мальчики существуют не для того, чтобы изучать математику.

Ханнант принял душ, медленно и методично вытерся досуха (если он станет спешить, то еще больше вспотеет), надел серые фланелевые брюки свободного покроя и рубашку с открытым воротом, взял портфель и вышел из дома. Он вышел за пределы поместья на территорию кладбища и направился по пересекавшей его наискосок широкой дороге, посыпанной гравием. В ветвях деревьев, по форме напоминавших бокалы для бренди, играли белки, стряхивая вниз листья. Солнечные лучи косо освещали землю, пробиваясь из-за низких холмов на западе, где, казалось, этот огромный багровый шар был подвешен навечно, и никогда уже день не сменится ночью. День был очень красив, вечер, несмотря на жару, был просто невероятно красив; и тот, и другой (Ханнант ощутил в руке тяжесть портфеля) он вынужден был потратить без всякой пользы. Ну, если и не бессмысленно потратить, то во всяком случае совершенно бесплодно — какая разница? Он невесело фыркнул, представив себе, как через пару лет юный Джонни Миллер спустится в шахту и станет добывать уголь, а чтобы избавиться от скуки, во время проходки будет вычислять площади поверхностей кругов. И какой, к черту, смысл во всем этом?

А что касается таких, как Гарри Киф... Бедный маленький безумец — у него нет ни силы для работы в шахте, ни особого ума для какой-либо иной деятельности. Ну, возможно, он и умен, но если так, то его ум подобен айсбергу — на поверхности видна только его небольшая часть. А сколько именно его скрыто — кто знает? Ханнанту очень хотелось найти возможность как следует встряхнуть этого типа, пока еще есть время... Он подсознательно чувствовал, что именно сейчас в нем должно проявиться что-то, что позволит определить, чем он будет заниматься в будущем, кем станет. Это было похоже на наблюдение за странным, необычным растением, которое выбросило вверх бутон, но каким будет цветок, сказать пока трудно — нужно подождать и посмотреть.

Ну, вот, помяни черта... вот и Киф собственной персоной сидит на старой скамейке в тени дерева, прислонившись спиной к замшелому надгробному камню. Да, это был Киф; его присутствие выдавали солнечные блики, игравшие в стеклах его очков как отражение солнечных лучей, проникавших через низко нависшие над ним ветки. Киф сидел с раскрытой книгой на коленях, держа во рту изжеванный кончик карандаша; голова его была откинута назад, и он был полностью погружен в свои мысли. Джимми Коллинза нигде поблизости не было — должно быть, он был на тренировке вместе с командой на площадке для игр. Что, до Кифа — он не был членом ни одной из команд.

Неожиданно Ханнант почувствовал жалость к нему. Жалость... а может быть, это было чувство вины? Нет, черт возьми! Слишком долго Киф безнаказанно вел себя таким образом. Однажды он мысленно унесется куда-то — и никогда уже не вернется обратно. И все же...

Ханнант вздохнул и направился вокруг лужайки, затем по едва заметным тропинкам между надгробиями к тому месту, где сидел мальчик. Приблизившись, он увидел, что Гарри вновь унесся куда-то в своих мыслях и грезил наяву в прохладной тени дерева. По какой-то непонятной причине Ханнант вдруг рассердился, но гнев его улетучился, когда он увидел, что лежащая на камнях книга была учебником по математике, — это свидетельствовало о том, что мальчик хотя бы пытался выполнить свое домашнее задание.