— Она разбухла, — сказала я вместо приветствия, указав на дверь.

Посетитель тоже здороваться не стал.

— Я хочу снять дом — на год или на два, — объяснил он, поднимая мои вещи с земли.

«Получение комиссионных по сделке с недвижимостью, какими бы маленькими они ни были, всегда непредсказуемо и часто зависит от случая, поэтому официальными часами работы ограничиваться не стоит», — записано в моей красной книжке в разделе «Комиссионные и прочие убытки». Но в тот вечер меня вызвали в школу к Хуани, и я думала об этом весь день. Под конец года мне сообщили, что его не хотят оставлять в этой школе. Хуани предстояло перейти в восьмой класс, но школьный психолог считала, что он подготовлен хуже, чем его одноклассники. Хотя она все увиливала и не могла толком сказать, чем именно он от них отличается. Думаю, это было как-то связано с событиями многолетней давности, с тем рисунком — Фернандес Луэнго верхом на своей собаке. Старая история так и тянулась за моим сыном. Но психолог не осмелилась упомянуть о ней. Напрасно я тогда не послушалась Рони. Муж настаивал, что надо пойти в школу и рассказать, как все происходило на самом деле, но я никак не соглашалась. То, чем занимается Фернандес Луэнго у себя дома, — его личное дело, а то, что Хуани подсматривал за ним в окно, — трудно оправдать. Так я сказала ему, Рони. Но на самом деле причина была в другом. Я боялась. Потому что знала: с соседом лучше не связываться. Его адрес был записан у меня в записной книжке красными буквами. Очень могущественный человек, один из тех адвокатов, которые больше других знают о контрабанде. И умудряются отмазывать контрабандистов от тюрьмы. У него были знакомые на любой таможне и в любом суде. И я подумала: если вдруг откроется, что наш сын за ним подсматривал, то он сможет как-нибудь навредить нашей семье. Не ясно как, ведь мы даже в дьюти-фри ничего не покупаем, но я все равно была напугана. Например, он может пустить обо мне такую славу, что я больше не смогу продать ни одного дома в Лос-Альтосе. Или оговорить Рони, и тогда у него не останется даже нынешних скудных возможностей заняться подвернувшимся делом. Или придумает какую-нибудь гадость про Хуани. То есть жертва станет палачом. Так что я уговорила мужа ничего не предпринимать. В любом случае Хуани получил хороший урок и ничего такого не повторит.

— Если еще раз нарисуешь кого-нибудь, хоть кого, в голом виде, я тебе по морде дам, — сказал ему Рони.

А еще мы переселили его в другую комнату. Новая была чуть меньше, зато ее окна выходили в наш парк. Кроме этой давней истории, никаких конкретных причин не переводить ребенка в следующий класс у них не было, но и тот случай тоже не мог служить достаточным основанием для подобного решения. По испанскому языку у него не лучшие отметки, но за такое не исключают. Небольшие проблемы были с английской историей и географией, в течение года я, признаться, уделяла не слишком много внимания этим предметам. Никогда не думала, что знать, кто из королей Англии за кем правил или какой климат на севере Ирландии, так уж важно для его развития. А вот исключение ребенка из этой школы могло сыграть в его судьбе важную роль, потому что хорошая эта школа или плохая, исключить из нее — это все равно что исключить из жизни нашего круга. Оставить на второй год его не могли, отметки по испанскому были удовлетворительными, но в конце прошлого учебного года мне так и сяк намекали, хоть и не говорили прямо, что нам надо сменить школу, «потому что мы не хотим заставлять вас с мальчиком идти на такую жертву — заниматься в каникулы». Однако мы с Рони настояли на своем. Хуани наотрез отказался от частного учителя, и ему помогала Ромина, дочка Андраде, которая, к удивлению своей матери, стала одной из лучших учениц школы. Они очень подружились — еще с тех пор как девочка появилась в нашем поселке и поступила в школу.

— На все воля Божья, — сказала как-то моя мама, а я не отважилась спросить, о чем это она.

В тот день, когда Густаво Масотта появился перед моим офисом, мне как раз должны были дать окончательный ответ насчет следующего учебного года. Этого ответа я ждала больше, чем заключения любой сделки. Да, я понимала, что много раз задерживала оплату занятий, и это тоже говорило не в мою пользу. Но потом я всегда платила, и с процентами.

— Я вас подожду, — сказал Масотта.

— Но я не знаю, сколько продлится эта встреча, — ответила я.

На самом деле я беспокоилась не о том, что придется задержаться, — просто не знала, в каком состоянии вернусь. Меня не так уж легко вывести из себя, но тут дело другое. Я ни за что не соглашусь с тем, чтобы сын менял школу, мы и так уже слишком оторвались от нашего окружения. Хватит. О Lakelands говорили, что это «лучшая английская школа в округе». Мне бы хотелось, чтобы английский у Хуани был не хуже, чем у остальных ребят по соседству, а эти дети учились в Lakelands. Я часто спрашивала себя, а может, Рони никак не удается устроиться на новую работу, потому что он слабо знает иностранные языки? Я тоже не понимала ни слова по-английски, но для того, чтобы продавать дома, это было и не нужно. Однако мне не хотелось, чтобы мой сын стал агентом по недвижимости. Для меня это занятие подходило, оно мне даже нравилось, но Хуани… Сыну я хотела другой судьбы, не представляла толком какой, но чтобы она отличалась от моей.

Густаво протянул мне последнюю папку. Несмотря на ухоженный вид, у него были обгрызенные ногти, а на большом пальце даже запеклась капелька крови, словно он недавно вырвал заусенец.

— Я и в самом деле могу подождать, мне нужно решить эту проблему.

Не похоже, чтобы он имел в виду лишь аренду дома. Но тогда я думала лишь о своих трудностях.

— Может быть, нам стоит встретиться в выходные? Сейчас уже стемнело, Лос-Альтос лучше осматривать днем. При свете фонарей сложно составить верное впечатление. Это уникальное место.

Я протянула ему свою визитную карточку — достаточно быстро, чтобы он не успел возразить насчет переноса встречи. Затем села в машину и уехала.

Было ясно, что скорее всего я потеряла клиента. Но не потеряй я его сейчас, это случилось бы чуть позже, когда я вернулась бы не в самом лучшем настроении, потому что я не выношу, когда мне указывают на мои ошибки или говорят, что я недостаточно хорошо справляюсь со своими обязанностями. Например, с воспитанием сына. Позднее, если мои предполагаемые ошибки действительно серьезны, раздражение перейдет в боль, причем не в душевную, а в физическую — она иглой засядет в груди. Потом боль из резкой станет ноющей, а затем и вовсе утихнет.

Я еще раз посмотрела на своего клиента в зеркало заднего вида. Он по-прежнему стоял там, у офиса, каким-то странным образом поднеся руки к лицу, словно его тоже что-то разозлило — сильнее, чем мог бы разозлить мой отказ. Я свернула за угол, чтобы ехать к Lakelands, и больше его не видела.

Это продолжалось полтора часа. Меня заставили ждать, и разговор длился гораздо дольше, чем я рассчитывала. Хуани сдал все экзамены, которые ему устроили, и я была вне себя от счастья. Но тут вдруг я услышала слово «но». Мне сказали, что уровень Хуани вполне можно расценивать как «средний», но у остальных ребят в классе уровень гораздо выше, и в школе считают, что такие требования будут для него непосильными: