все прекрасное, дорогое и редкое. Я помню, как однажды была на балу во Флоренции.

Он посмотрел на нее.

– Только чтобы увидеть это! – воскликнула она. – Я была слишком молода, чтобы меня видели, и они повели меня в галерею с видом на большой салон; и я смотрела на знатных дам в их красивых платьях и сверкающих драгоценных камнях, и я думала, что отдала бы весь мир, чтобы быть похожей на одну из них; и эта мысль испортила мне удовольствие. Я помню, как уходила в слезах; видите ли, в большой галерее было так темно и одиноко, и я чувствовала себя такой ничтожной.

И она рассмеялась.

Он слушал с искренним интересом. Каждое ее слово очаровывало его; он никогда не встречал ни одной девушки, ни одной женщины, подобной ей, такой откровенной и открытой. Слушать ее было все равно, что смотреть в хрустальное озеро, в котором все раскрыто и все ярко и чисто.

– И теперь вы стали мудрее? – спросил он.

– Ни на йоту! – ответила она. – Сейчас мне меньше, чем тогда, хотелось бы запереться в темной галерее и смотреть, как другие развлекаются. Разве это не признание в завистливом и совершенно порочном характере?

– Да, – согласился он со странной улыбкой, едва пробивающейся из-под его рыжевато-коричневых усов. – Я должен быть прав, предсказывая вам всевозможные плохие концовки.

Говоря это, он открыл для нее ворота, отгоняя собак щелчком кнута, чтобы она могла пройти первой – мелочь, но характерная для него.

Художник поднял глаза.

– Держи этих собак подальше от моей спины, Лейчестер, – сказал он. – Ну что, Стелла, ты приготовила свой яд?

Стелла подошла и заглянула ему через плечо.

– Да, дядя, – сказала она.

– Ты пробыла достаточно долго, чтобы приготовить двадцать неудобоваримых соединений, – сказал он, глядя на вид, который он рисовал.

Стелла наклонила голову, чтобы скрыть румянец, вспыхнувший при воспоминании о том, как медленно они шли по лугам.

– Как у вас дела? – спросил лорд Лейчестер.

Старик хмыкнул.

– Довольно хорошо; лучше, чем будут теперь, когда вы пришли, чтобы ерзать.

Лорд Лейчестер рассмеялся.

– Довольно ясный намек на то, что наша компания желанна больше, чем наше общество, мисс Этеридж. Разве мы не можем исчезнуть в космосе?

Стелла рассмеялась и опустилась на траву.

– Это способ дяди умолять нас остаться, – сказала она.

Лорд Лейчестер рассмеялся и, отослав собак, бросился почти к ее ногам.

– Я не преувеличил? – спросил он, указывая хлыстом на открывшийся вид.

– Ни единого атома, – ответила Стелла. – Это прекрасно, прекрасно, и это все, что можно сказать.

– Я хотел бы, чтобы вы удовлетворились этим и не настаивали на том, чтобы я написал картину, – ответил мистер Этеридж.

Лорд Лейчестер вскочил на ноги.

– Это последняя капля. Мы не останемся жертвами жестокого обращения, мисс Этеридж, – сказал он.

Стелла оставалась неподвижной. Он подошел и встал над ней, молча глядя на нее с задумчивым нетерпением.

– Какой прекрасный лес, – сказала она. – Вы были правы, он устлан примулами. У нас на лугу их нет.

– Не хотите сходить и собрать немного? – спросил он.

Стелла повернула к нему лицо.

– Да, но я не собираюсь переплывать реку вплавь.

Он улыбнулся, спустился на берег, отвязал лодку и, запрыгнув в нее, окликнул ее.

Стелла вскочила на ноги с порывистым восторгом девушки при виде лодки, когда она не ожидала ничего лучшего, чем броситься наутек.

– Это действительно лодка? – воскликнула она.

– Идите и посмотрите, – сказал он.

Она подошла к кромке воды и посмотрела на нее.

– Как она туда попала? – спросила она.

– Я плачу фее за то, чтобы она сбрасывала лодку с небес, когда я захочу.

– Понятно, – серьезно сказала Стелла.

Он рассмеялся.

– Как, по-вашему, я добираюсь до леса? Вплавь? – и он устроился на подушку.

Она рассмеялась.

– Я забыла об этом; как глупо с моей стороны.

– Вы не зайдете? – сказал он.

Стелла оглянулась на дядю и на мгновение заколебалась.

– Он заверит вас, что я не утоплю вас, – сказал он.

– Я не боюсь … Вы думаете, я боюсь? – презрительно сказала она.

– Да, я думаю, что в этот момент вы дрожите от нервозности и страха.

Она поставила ногу, он не мог не видеть, какая она маленькая и стройная, на планшир, и он протянул руку и взял ее. Хорошо, что он сделал это, потому что лодка была всего лишь маленькой, легкой двуколкой, и ее внезапное движение заставило ее покачнуться.

Как бы то ни было, она слегка пошатнулась, и ему пришлось взять ее за руку. Итак, одной рукой схватив ее за руку, а другой – за локоть, он задержал ее на мгновение дольше, чем на мгновение. Затем он посадил ее на подушку, а сам сел, взял весла и оттолкнулся.

Стелла откинулась назад и, конечно же, опустила одну руку в воду. Ни одна женщина из двадцати, когда-либо сидевшая в лодке, не может устоять перед этим порывом ближе соприкоснуться с водой; и он медленно поплыл через ручей.

Солнце ярко освещало их, прокладывая по ним золотую дорожку и окрашивая волосы Стеллы в насыщенный коричневый цвет.

Неудивительно, что, когда он сидел напротив нее, его глаза остановились на ее лице, и еще менее удивительно, что, отдыхая таким образом, ее изысканная красота, свежесть и чистота проникли в душу того, для кого красота была единственной вещью, ради которой стоило жить.

Не замечая его восхищенного взгляда, Стелла откинулась назад, ее глаза были прикованы к воде, все ее внимание было поглощено ее музыкальной рябью, когда она пробегала сквозь ее пальцы.

В молчании он потянул весла, медленно и бесшумно; он бы ни за что на свете не заговорил и не разрушил заклинание. Перед ним, когда он смотрел на нее, стояла картина, о которой он говорил со своей сестрой прошлой ночью.

– Но красивее, – размышлял он, – красивее! Как она заблудилась! Она забыла меня, забыла все. О, Небеса! если бы кто-нибудь пробудил в ней любовь!

На мгновение при этой мысли краска залила его лицо, а в глазах вспыхнул огонь; затем его пронзило чувство наполовину вины, наполовину раскаяния.

– Нет, это было бы жестоко, жестоко: и все же увидеть лазурный свет, сияющий в этих глазах, увидеть эти губы, полуоткрытые дыханием великой страсти, стоило бы чего? Это искупило бы все страдания человека, даже если бы он умер в следующее мгновение, если бы эти глаза улыбались, если бы эти губы были приподняты, из любви к нему!

Они были так растеряны, что прикосновение лодки и берега заставило их вздрогнуть.

–Так скоро, – пробормотала Стелла. – Как это прекрасно! Я думаю, что мне это приснилось.

– И