Когда он протянул руку к ключу, дверь открылась, и на руки Джо буквально упала Шерри Гейнс, зареванная и тихо подвывающая из последних, судя по всему, сил.

Он вдруг перепугался до дрожи в руках, до похолодения всех конечностей. Подхватил ее на руки, внес в комнату, суетливо обежал по периметру – и опустил в кресло, торопливо сунул в холодные, дрожащие руки бокал с виски, сам упал перед Шерри на колени и стал заглядывать ей в глаза.

– Что?! Что случилось?! Шерри, девочка моя, кто тебя обидел? Господи, да что ж это… тебя ударили? Оскорбил кто-то? Скажи кто, я убью его! Я прямо сейчас пойду и придушу этого идиота. Или идиотку, мне все равно. Шерри… ну не молчи ты! Вернее молчи, не реви. Что случилось?

– Джо… я… я сама… Джо-о-о-а-а-а!!!

– Ой батюшки, как там надо-то… пощечину дать… водой побрызгать…

– Не на-а-ада-а-а!!!

– Шерри, ну перестань! Я здесь, я вот он, хочешь – стукни меня, тебе легче будет. Набери воздуху и скажи самое главное…

– Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!

Джо не удержался и сел на пол, глядя на Шерри совершенно безумными глазами. А она внезапно перестала плакать, вытерла нос и глаза сначала одним рукавом, потом другим и выпалила:

– Я сама себя обидела, понял?! Я! Сама! Десять лет кормила свою обиду, собственной кровью кормила. Лелеяла ее. Сама себя убедила, что весь мир против меня, а мужики – сволочи. Отец умер – я даже на похороны не поехала. Тебя всю жизнь проклинала.

– Шерри, ты что сейчас сказала?

– И врала, понимаешь, врала всю жизнь самой себе. Потому что если и было в моей жизни что хорошее – так это ты! Те ночи. Те разговоры. Тот смех. Руки твои – они же снятся мне каждую ночь, Джо! Все эти десять лет.

– Что. Ты. Сказала.

– Я люблю тебя, идиот, вот что я сказала. Я тогда это сказала, и сейчас ничего не изменилось. Я люблю тебя. Я больше никого и ничего не хочу, только тебя. Быть с тобой. Жить с тобой. Дышать, спать, смеяться, плакать – только с тобой. А без тебя – незачем. Не получается. Без тебя – только тело. Ходит, руками берет, ртом ест, глазами… хлопает.

– Шерри…

– Пожалуйста, не говори ничего, ладно? Просто молча возьми меня. Не лги, слов красивых не говори – просто подари мне себя. Один раз. И я уйду.

– Я тебе уйду!!!

Он вскочил, сдернул ее с кресла, прижал к себе, зарылся лицом в черные блестящие локоны. Из широкой груди вырвался стон.

– Шерри, девочка ты моя ненаглядная… Огненная моя девочка. Что ж так долго, Шерри?..

Тьма взрывается золотыми искрами, и в призрачном свете – радуга на все небо.

Ангелы близко, вот они, сидят на облачках, улыбаются одобрительно. У всех – твое лицо.

Кровь – на двоих, дыхание – на двоих, тело – на двоих.

Больше нет одиночества. Есть двое. Ты и я.

Вверх-вниз, вверх-вниз, качели раскачиваются, сердце выпрыгивает из груди, кровь бьется в жилах, ей тесно, ей жарко, ей мало одного тела.

На качелях – мы с тобой. Под нами бездна, над нами небо, вокруг – бесконечность. Время стало Вечностью, Жизнь – Памятью, Смерть – Сказкой. В сказке всегда страшно, но кончается все хорошо.

У нас с тобой все всегда будет хорошо. У нас с тобой только начинается – Жизнь. А то, что было, – так, сон плохой. Как в детстве – вскрикнешь, проснешься и успокоишься.

Не отпускай меня, слышишь? Не отпускай никогда. Без тебя нельзя жить. Быть. Незачем.

И не то чтобы я умру без тебя, просто жить я могу только – с тобой.

Не отпускай.

Я люблю тебя.

На смятых простынях – сплетение тел. Смугло-золотистая кожа мужчины кажется темной рядом с алебастровой белизны кожей женщины. Его руки запутались в буре черных волос.

Губы к губам, грудь к груди. Руки ласкают, сжимают, гладят, впиваются. Губы – целуют, пьют, скользят.

Раз за разом бешенство страсти возносит этих двоих на вершины, за которыми уже точно – только ангелы и звезды, а потом обрушивает в теплую пропасть без дна, но этим двоим все мало.

Они нагоняют упущенное за десять лет.

Десять лет – без возможности обнять, поцеловать, зарыться лицом, ощутить податливую и желанную мягкость, восхититься совершенством лежащего в твоих объятиях тела. Десять лет просыпаться поодиночке. Засыпать поодиночке. Десять лет пить кофе по утрам – не вместе. Не смеяться, не ссориться, не уходить из дома, не мириться, не дарить цветы, не капризничать, не ездить по воскресеньям за город, не бродить под звездами, не прижиматься ухом к большому теплому животу, не шептать восторженно «Толкается…», не… не… не…

Десять лет.

Они отдавали долги, накопившиеся за десять лет.

За окнами стало лилово и свежо. Прямо в открытое окно светила одна, самая первая звезда. Яркая и бестактная.

Джо лежал и медленно умирал от счастья. Прямо на нем лежала Шерри. Лица ее он не видел, но знал, что она не спит – ресницы щекочут – и улыбается. Кожей чувствовал.

Это было прекрасно – лежать вдвоем на разоренной постели и не хотеть шевелиться.

Шерри улыбалась собственным ощущениям. Она чувствовала Джо всем телом, она словно растворилась в нем, стала облачком, прильнувшим к нагревшейся за день скале…

– Джо…

– Что?

– Я люблю тебя, я говорила?

– Нет еще.

– Врешь. Говорила. И еще скажу.

– Вот я люблю – это да!

– Правда?

– Дурочка…

– Джо?

– Ау?

– Как я смогла прожить так долго – без тебя?

– Ты без меня не жила. Просто… мы подзадержались в пути. А на самом деле – это просто наша следующая ночь, и все.

– А ты помнишь, как тогда было?

– Конечно.

– Врешь. Такое только женщины помнят.

– Землю все равно есть не буду. Не хочешь – не верь. Я все помню. В основном потому, что боялся до смерти.

– Кого, папу?

– Нет. Про папу я вообще тогда не думал. Я боялся себя. Что у меня не получится.

– Я бы все равно не поняла…

– Я-то понял бы.

– Джо…

– Ты очень говорливая. Поцелуй меня.

– Сначала ты.

– А давай вместе?

Тишина. Сверчки за окном. Звезда постепенно теряет интерес к происходящему – даже на хорошее нельзя смотреть бесконечно.

– Шерри?

– Что?

– Давай вообще выходить не будем?