Уже была выпита первая, закушена копченым сальцем с черным хлебушком и хрустящим домашним маринованным огурчиком, когда из прибрежных зарослей ольхи на поляну выскочил Ваня-моторист. Невысокого роста, худой и жилистый, в кирзовых сапогах с обрезанными голенищами, трикотажных растянутых «трениках» и тельняшке, зимой и летом он не расставался с помятой черной морской фуражкой с кокардой-крабом. В советские времена Ваня был уважаемым человеком в деревне Медянка. Он служил капитаном, а заодно матросом и мотористом небольшого катера, развозившего почту в прибрежные поселки. Ванин катер вот уже десять лет догнивал среди таких же ржавых посудин у заброшенного выборгского причала, а сам безработный Ваня пил горькую и браконьерствовал, как и большинство местных деревенских мужиков.

— Здорово, Николаич. — Ваня подошел к импровизированному столу.

— Присаживайся, Ваня, — предложил тесть, пожав пришедшему руку, и, когда тот примостился с краешку, осведомился: — Не желаете ли выпить, милейший?

— Нет, спасибо, Николаич, я в завязке. Я ж нынче в Высоцком работаю — в порту, докером. А что — ничего! Зарплата — сам посуди, семь «косых», выходные опять же. Так что все, с этим делом завязал.

— Так, может, поешь? Бутерброд вон бери, яйцо.

— Да не, спасибо. Слушай, я тут с утреца сетку свою проверял, смотрю — какие-то два чухонца на большом катере в Зиминской болтаются и рыбу не ловят, точно. А когда к острову, к протоке-то, подошел, гляжу — и там, на конце, какие-то нацмены, человек пять, в лесу хоронятся. А один с большого камня — ну есть там такой — вроде с удочкой, но точно рыбу не ловит, а в бинокль зырит. Не знаешь, случаем, кто такие?

— Нет, Ваня, не знаю. Катер-то мы с Колькой видели. Да здесь полно народу болтается — фарватер-то рядом. Ты, может, чаю выпьешь?

— Ну давай, — Ваня взял протянутую кружку и деликатно вытянул из пакета конфету.

— Как рыба-то, есть? — поинтересовался Николай.

— Да так, херня всякая. Пара щучек да окушков несколько. Жарень, вот они и спят, сучары, — громко прихлебывая горячий чай, пояснил Ваня.

Допив, аккуратно выплеснул остатки в траву и сказал поднимаясь:

— Спасибо за угощение, пойду я. Надо все же глянуть — кто такие на острове болтаются.

Ваня с уважением относился к живой природе и хоть и браконьерствовал помаленьку, но хищничества не одобрял и не раз вразумлял заезжих хапуг. Иногда доходило до драки.

Закончив обед, Полуверцев и В. Н. улеглись на траву, давая отдых затекшим от долгого сидения в лодке поясницам. Медленно выдыхая сигаретный дым, Николай смотрел в выбеленное солнцем небо и ленивомечтательно размышлял: «Ловить бы рыбу, собирать грибы, а в перерывах лежать вот так, в траве, бездумно наблюдая сквозь сосновые ветви за вечным небосводом. И пропади они пропадом эти „Новости“ и все, что с ними связано. Все эти тараканьи бега и мышиная возня, все эти якобы важные для зрителей темы, все эти перевертыши, когда скучная тягомотина выдается за аналитику, а откровенная ангажированность и тенденциозность — за объективное отражение реальной действительности».

Повернув голову, он увидел, как деловитый муравей, старательно взбиравшийся на травинку, бодро побежал по тоненькому и узкому боковому стеблю — тот, не выдержав его веса, согнулся. Муравей повис на краю, дрыгая конечностями, и шлепнулся на землю, но тут же резво перевернулся и поспешил повторить попытку.

Муравьиное упорство, хоть и казалось бессмысленным, вызывало уважение. «Признайся, что как раз этого тебе и недостает, — невесело оценил себя Николай. — Упал — и сразу лапки кверху. Привык быть битым и смирился с этим. А отсюда — ощущение себя человеком второго сорта и прочий мильон терзаний. Господи, ну как же тоскливо, что отпуск кончается».

Почувствовав, что активный муравей ползает теперь по его шее, Николай неуважительно стряхнул непрошеного гостя, поднялся и, пока тесть дремлет, без особой надежды отправился на поиск грибов.

Не углубляясь в лес, пошел вдоль береговой линии, где ольховые заросли сменялись ельником. Прошлым летом, вынужденный из-за сильного шторма пристать к Стеклянному, он обнаружил где-то здесь, неподалеку от каменного бордюра, несколько десятков подосиновиков, полностью забив нарядными грибами немаленький рыболовный садок.

Чуть пройдя в глубину острова, он набрел на небольшую поляну. Посередине из травяных зарослей торчал старый березовый пень, из его мощных корней выросло несколько молодых березок. Подле них, заросшая по краям яркими подушками мха, чернела яма. Николай подошел ближе и обнаружил, что это — сохранившийся финский колодец. Надземная часть уничтожена, видимо, еще в военные годы, но сложенная из тяжелых, тесаных камней обвязка стен сохранилась. Сдвинув носком сапога моховую горку, Николай открыл влажные верхние камни, уложенные в несколько рядов и образующие небольшую круглую площадку — фундамент. Один из камней отличался текстурой. Николай разобрал полустертую временем надпись, аккуратно выбитую, видимо, строителем колодца: «Rappala 1891».

«Забавно, уж не тот ли это Раппала, который основал фирму рыболовных приманок? — подумал Николай. — Тут, судя по причалу, каменной дамбе и остаткам фундамента, существовала немаленькая усадьба». Он вспомнил поразившую его старую, заросшую, но все еще сохранявшую изначальную планировку дубовую аллею. Неведомый садовник когда-то умудрился вырастить на острове молодые дубки — в естественных условиях дубы на побережье не встречались.

«Была у залива разумная жизнь, — не впервые подумал Николай, — финны ловили рыбу, строили из камня причалы и колодцы, из дерева — дома, валили лес, доили коров, а по воскресеньям устраивали танцы под аккордеон. Пришли мы, все разрушили, понастроили халуп и наладили жизнь по-своему. Сначала погранзона да рыбколхозы, потом и вовсе — безработица и браконьерство. Финские старики приезжают к уцелевшим фундаментам бывших хуторов, ставят на камни аккуратные свечки в плошках и тихонько плачут. Потом уезжают в свою благополучную Финляндию. А нам — куда отсюда податься?»

Он поднялся и отряхнул руки от влажной земли — пора возвращаться. Проснувшийся тесть говорил по телефону:

— Кого я слышу, вы как, милейший, — клюет ли рыба в озере Сайма?

Выслушав ответ, он воодушевился:

— Профессор, чертов стул, бросьте этот ваш политес. Мы с Колькой на воде, но раз такое дело, поворачиваем к берегу. Подъезжайте.

Закончив разговор, сказал:

— Профессор едет с друзьями из Финляндии и просится на рыбалку. Надо бы их встретить. Ты как, готов? Ну, тогда что нам мешает — вперед!

Август 200… г., Выборгский залив

Ваня-моторист на своей видавшей виды «Уфимке», травившей воздух так, что приходилось подкачивать баллоны прямо на воде, дошел до большого камня, на котором заприметил чужака. Бородатый нацмен находился на прежнем месте и по-прежнему делал вид, что ловит рыбу. Поплавок лежал на боку.

— Эй, мужик, у тебя клюет! — крикнул ему Ваня.