А очереди действительно на все. Облучение необходимо пройти не позднее чем в течение шести месяцев после даты операции. При этом сам курс лучевой терапии составляет в среднем около пяти недель, а очередь в отделение зачастую расписана на два-три месяца вперед. Если учесть, что не каждый соберется с силами и запишется на получение талончика сразу после операции, то среди этих не каждых много тех, кто облучение просто и не проходил. Да, такое тоже бывает. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, обычный участковый врач редко следит за тем, чтобы вы следовали плану лечения. А сам больной может и не знать, что сроки прохождения процедур у него ограничены.

В первые месяцы моего лечения я меньше спрашивала, больше стеснялась и отходила, когда меня просили отойти. А потом я поменяла мышление и поняла, что это не больные существуют для того, чтобы врачи получали законные зарплаты и незаконные выплаты. Наоборот, это они, врачи, в этом мире для нас, больных, для того, чтобы нас лечить. И я перестала ощущать оказываемую мне врачебную помощь как подаваемую милостыню, я осознала, что я часть общества и лечение в этом государстве мне положено. Может, Россия и не самая идеальная в социальном плане страна, но многое все же есть и у нас, просто об этом не стоит забывать. Меня записали на прием к заведующему радиологическим отделением на ближайшие дни.

Изучала свои анализы, собранные для подачи в радиологическое отделение, и понимала, что мне остается только горестно вздыхать. Все мои расписанные лаборантами по строкам лейко– и прочие -циты совершено далеки от нормы, и общая картина обследования скорее напоминает результаты глубоко умирающего больного. За последний год я достаточно научилась разбираться в показателях, чтобы самой корректировать свое поведение. В рассуждениях, чем бы мне еще успеть подлечиться, прежде чем меня начнут агрессивно облучать, я достала из папочки копии предыдущих анализов. Удивилась, посмотрев на них, и достала те, что предыдущее предыдущих, потом еще и еще – и после устроенного бумажного беспорядка радостно выдохнула. Сегодняшние анализы как у умирающей? Может быть, но тогда анализы предыдущих месяцев однозначно показывают, что в то время я совсем умерла. Значит все же, закупленные в аптеке у Милы горы лекарств помогли хоть немного восстановить работу моего измученного химиями организма. Завтра еду на первый прием в амбулаторное отделение радиологии. Заведующего зовут Александр Владимирович.

Меня сегодня расчертили. Завтра начинается пятинедельный курс лучевой терапии, и врачи радиологического отделения на моей коже оставили подозрительные крестики и полоски в районе груди, ключицы и подмышки. Чертили обыкновенным черным маркером, и я уже полдня пристаю ко всем с одним и тем же вопросом: “Чем подрисовать эти метки, чтобы они продержались на коже как можно дольше и не смывались под душем?” К тому же хочется чего-то яркого, радостного и даже, пожалуй, слегка эротичного, а не этого мрачного темного цвета на моей груди. С этими крестиками мне предстоит ходить все последующие тридцать пять дней, и я хочу, чтобы они меня украшали, а не напоминали о больничных буднях.

Вспомнила о лиловой дезинфицирующей жидкости, которой недавно так лихо разрисовывал мое тело хирург, позвонила ему с вопросом: “Как считаете, можно?” “Не знаю, – задумчиво протянул он на том конце провода. – Сейчас подправите себе радиологические метки, а вдруг завтра выяснится, что Александру Владимировичу не нравится красный цвет?” И таким все это важным и серьезным голосом он произнес, что я даже не сразу поняла, что он просто надо мной смеется. Ну а когда поняла, то отправилась в аптеку за лиловой краской и дома перед зеркалом исправила цветовое недоразумение. Интересно, каково на восприятие облучение? Все говорят, что это не так страшно, как химия, но своя специфика, добавляют, в этом тоже есть.

Сегодня разговаривала со Светой. Ей начинают седьмую химию, и она уже научилась практически не блевать. Простите, конечно, за физиологические подробности, но тошнота и постоянные рвотные позывы – это первое, что приходит на ум, когда говоришь про химиотерапию. Но мы со Светой изобрели новый метод. Мы просто заедали этот вводимый в наши вены яд. Многочисленные, дорогие и не очень, таблетки от тошноты мы тоже, конечно, приобретали и пили. Но самое важное наше открытие, что чем больше ты ешь, тем меньше тебя тошнит. Главное условие, что есть надо пусть и маленькими порциями, но постоянно. В общем, в то время когда все во время химии от тошноты сбрасывают вес, мы со Светой нагло набрали по шесть-семь ненужных килограммов.

Я еще до операции пыталась пожаловаться доктору на лишние килограммы. Но он шепнул мне в ответ: “Я так рад. Я всегда боюсь, когда пациентки худеют. А вы толстеете, значит, все идет хорошо, значит, организм торопиться на поправку”. И этот шепот тогда меня сразу и успокоил. Показалось, что нас с доктором связывает важный медицинский секрет. И этот приоритетный секрет выздоровления я с удовольствием разделила со своей Светой.

Облучение можно проходить в стационарных или амбулаторных условиях. Я выбрала второй вариант. Ранним утром почти два часа еду в сторону клиники, минут двадцать ожидания в очереди, ровно три минуты сама процедура лучевой терапии, и два часа на дорогу обратно. Утомительно, конечно. Но провести пять недель в больничной палате я точно не готова. Твердо уверена, что, пока ноги могут ходить, необходимо идти. Правда, иногда в автобусе на обратном пути я тихонько плачу. Облучение само по себе не болезненно, но вызывает во всем теле тяжесть и постоянную усталость. Что-то все время болит, но никак не могу определить что. Решила, что таблетки глотать не буду, а воспользовалась старым испытанным способом борьбы с радиацией – пью красное сухое вино. Радиолог, узнав о моем самолечении, долго смеялся: “Ну вы особо-то уж не налегайте, вы все же не на подводной лодке, помните об этом”. Угу, конечно, ему легко говорить, он под аппаратом не лежит, он каждый раз выходит из бункера перед тем, как включить мне лучи. Впрочем, буду справедлива, ведь он и не запретил алкоголь. И я почти ежедневно с радостью предаюсь вакханалии: выпиваю сто – сто пятьдесят граммов вина. И мне хорошо. И когда я въезжаю в город, я уже снова готова погрузиться в пучину жизни.

Сегодня поделилась рецептом хорошего настроения с друзьями по лечению. “Подожди, – сказала Оленька. – А кажется, говорили, что надо пить хорошее темное пиво?” “Точно, – подтвердила я. – Темное пиво полезно для поднятия лейкоцитов в крови, а красное сухое вино – для выведения радиации из организма”. Сидевший рядом в очереди Юра засмеялся: “А потом водочкой полирнуть для поднятия настроения. Так мы с вами, девчонки, и продержимся”. Ну а что? Хорошая компания у нас в радиологии собралась, оптимистичная, мне нравится.

Кожа пока в районе облучения не покраснела. Говорят, что она начнет болеть в конце третьей – начале четвертой недели. Но рекомендованный врачами крем от ожогов я уже купила, ношу его все время с собой в сумке на случай “а мало ли что”. Ну, вот вылезу, например, завтра из-под аппарата, а кожа внезапно окажется вся сожженной. А у меня и крем спасительный на этот случай уже есть. В конце концов запас карман не тянет. Во время химиотерапии я таскала с собой все время противорвотные таблетки и полную сумку сосательных барбарисок, сейчас в качестве защитного средства у меня наготове жирный противоожоговый крем.