Я благодарен судьбе, что сначала работал под началом Мюллера, а затем Хартмута, который был не только моим боссом, но и другом. Его работа была нелегкой. Ему приходилось общаться с разнообразными личностями, имеющими определенное прошлое. Между сотрудниками его департамента бывали разногласия, а еще он должен был постоянно исполнять указания начальства. Многие из тех, кто быстро продвинулся по службе и занял должность в высшем административном органе, просто не могли не акцентировать внимание на тех «вопросах», которыми ранее донимали их самих. Поэтому в отделе испытаний еженедельно проходили «совещания по понедельникам». Руководителю отдела, доктору Мартину Шиллингу, было трудно ежедневно отслеживать деятельность инженеров большого отдела и одновременно разбираться с постоянным потоком проблем и вопросов от начальства.

Шиллинг стал руководителем отдела, заняв место покойного доктора Тиля; его помощником стал Герхард Геллер, продолживший инженерное дело Тиля. Прошлое Шиллинга было типичным для работника Пенемюнде. После окончания университета и получения докторской степени он работал в немецкой университетской лаборатории в области прикладной физики. Оттуда он прибыл в Пенемюнде и стал ассистентом доктора Тиля. Производственный опыт у него был небольшой.

Я много раз встречался и беседовал с Шиллингом во время его частых визитов на ИС-7. Он всегда приезжал на маленьком «Мерседесе» с шофером и неизменно был одет в драповое пальто в пестротканую клетку. Он был единственным, кто не носил форменного кожаного пальто. Хартмут часто отлучался по делам, и в этих случаях мы с Шиллингом подолгу разговаривали.

Обычно мы беседовали о вещах, мало связанных с нашей непосредственной работой. Шиллинг делал язвительные замечания и сопровождал свои высказывания едким юмором. По крайней мере, для себя он признавал, что ему не хватает опыта работы на производстве, поэтому тактично оставлял такие вопросы специалистам, более искусным в этой области. Он обладал врожденным здравым умом и понимал трудности, возникающие при управлении таким большим объектом. Он осознавал сложности, вызываемые присутствием руководства и контролирующей группы, а также нашу острую необходимость в дополнительном оборудовании и помощи извне.

Однажды в субботу днем Хартмут сказал мне:

– В следующий понедельник меня не будет. Пожалуйста, сходи за меня на совещание. Клее пойдет с тобой и поможет разобраться с цифрами.

Наступил понедельник, и в сопровождении Клее я вошел в кабинет Шиллинга в Строении-4. Это была большая, хорошо оборудованная комната, частично оформленная деревянными панелями и устланная коврами. Несколько начальников отделов были уже на месте – сидели на стульях, прислонившись к стене. Шиллинг располагался за письменным столом, поставленным по диагонали в углу. Ему было примерно тридцать два года. Он был строен, его близко посаженные, немного беспокойные глаза, казалось, прожигали насквозь. Он листал какие-то бумаги, пока на совещание собирались люди. Затем он поднял глаза, быстро пересчитал присутствующих и открыл большой блокнот.

– Ну, давайте начнем, – заявил он. – Кажется, все на месте. Начнем с испытательного стенда номер 8.

ИС-8 использовался для статических огневых испытания камер сгорания и калибровки. На стенде применялась подача топлива под давлением, а не система регулярной подачи топлива турбонасосом, как в А-4. Умелый, хорошо подготовленный огневой расчет, а также правильное планирование позволило проводить на ИС-8 по десять статических испытаний в смену.

Шиллинг делал заметки и изредка задавал вопросы, сверяя их с теми, что задавал на прошлой неделе, смотря на рапортующего по-дружески и обнадеживающе. Иногда он выдавал информацию о недавнем совещании сотрудников, говоря быстро, легко и отчетливо. Шло время, и Шиллинг заметно воодушевлялся.

Шиллингу понравился отчет о работе ИС-8, и вдруг он повернулся ко мне и Клее. Наш отчет мог бы показаться несколько бледным в сравнении с отчетом ИС-8.

– А что с ИС-7? – спросил он.

Клее спокойно открыл свой блокнот. Он рассказывал о работе с двигателями на предыдущей неделе, во время которой, как обычно, возникали многочисленные проблемы и задержки, когда его перебил Шиллинг:

– А у этих парней в ангаре по-прежнему сиеста в десять часов? Всякий раз, когда я приезжаю на ИС-7, у них перерыв.

Послышался непринужденный смех.

– Нет, – беспечно ответил Клее. – Они наконец решили от нее отказаться, потому что вы не прислали им кушетки, как обещали в прошлый раз.

Все, включая Шиллинга, расхохотались. Клее продолжал свой доклад, периодически прерываясь, чтобы выслушать острое замечание Шиллинга, на которое у него всегда имелся ответ. Пока Клее произносил монотонную речь, я отвлекся и стал размышлять о работе Пенемюнде.

С момента первого запуска А-4 прошло чуть больше года. Необходимая научно-техническая информация накопилась за несколько лет. Результаты работы Пенемюнде было не с чем сравнивать, ибо подобного исследовательского центра прежде не существовало. За короткий период, несмотря на огромные трудности, ракета А-4 была спроектирована, построена, доработана и запущена. Наш отдел внес небольшой, но важный вклад в это успешное мероприятие. В настоящее время на ИС-7 проводилось по два статических огневых испытания в сутки, а запуск производился раз в двое суток. Этого невозможно было бы достичь без сверхурочной работы.

Многие из работающих на ИС-7 тратили на работу бесчисленное количество свободного времени, часто в течение всей ночи готовясь к очередному статическому испытанию или запуску, решая возникшие проблемы. Рабочая неделя в Пенемюнде составляла 48 часов: рабочий день с понедельника по пятницу – 8,5 часа и 5,5 часа в субботу. Теперь официально рабочая неделя длилась 54 часа, но обычно мы работали по 70 часов в неделю. Нам выплачивали сверхурочные, но деньги нас мало интересовали. Скорее всего, нас подстегивало осознание того, что наша работа имеет решающее значение для исхода войны, а продолжительный рабочий день просто небольшая неприятность по сравнению с тяготами, переживаемыми другими.

Мне нравилось работать с ракетами по ночам. Обычно я делал перерыв и отправлялся в кафетерий Фишера, чтобы перекусить. По моем возвращении большинство столов в отделе пустовало; работали только одна или две небольшие группы инженеров, решающие срочные задачи. Их голоса казались неестественно громкими в полупустом здании и эхом вторили у меня за спиной, пока я шел по коридору в центр управления.

Там я находил оператора, непринужденно прислонившегося к пульту управления, который был готов поговорить о погоде, войне, всеобщей сумятице и ракетах. Красно-зеленые огни на пульте управления включались и выключались. Иногда он переговаривался по двусторонней связи, щелкал выключателем и рапортовал о своем действии.

– Сколько до старта? – спросил я его.

– Еще неизвестно. Кажется, плохое соединение в главном распределительном шкафу; плохая точечная пайка или что-то еще. Мы уже трижды начинали запуск, но не выходим дальше предварительной ступени… Да, Эрих, стартовый ключ в тестовом положении… Нет, я ничего не трогал… Да, 27 вольт достаточно. – Он махнул рукой на переговорное устройство. – Он пытается отследить неисправности. К сожалению, он весьма темпераментен.