Павел Аркадьевич злобно швырнул сигарету в пепельницу. Дело в том, что он не верил в маньяка.

В воскресенье Сергей сидел дома и чинил телевизор. Однако получалось это у него плохо — знаний явно не хватало. Он с неудовольствием оглядел комнату, где валялись детали, и подумал, что бывшая жена не так уж была не права, когда утверждала, что руки у него не только растут не из того места, но еще и обе левые. Хочешь — не хочешь, нужно было идти к соседу. Вот уж у Сан Саныча руки точно растут из того места, это все соседи знают. Сергей подумал и добавил, что голова тоже.

Он звякнул к соседям, но никто не открыл. Куда их понесло в воскресенье, когда погода ужасная — вон какой дождина хлещет!

Открылся лифт и выпустил мокрую Надежду.

— Привет, привет! Заходи! — обрадовалась она.

— Да я вообще-то к Сан Санычу… Только не говори, что опять он где-то сторожит или дежурит!

— Сегодня у него срочная работа, — помрачнела Надежда. — Охранную сигнализацию в новом «Макдоналдсе» монтируют. Слыхал, новый «Макдоналдс» сгорел?

— Слыхал, это его конкуренты подожгли, тоже которые из «Быстрой еды».

— Вот, третий раз уже сигнализацию переделывают. Они, главное, не успевают ее включить. Только сделали, все сдали — уже пожар! Хорошо, хоть деньги получить успели… Ну, что у тебя нового?

— Все, тетя Надя, дело сделано.

— Ты это к чему? Пятый нож в дело пошел?

— Нож-то как раз остался, но тетку — пришили! Огромный такой магазин сантехники «Марат» — знаешь?

— Так неужели… — Мадам Джакузи? — ахнула Надежда.

— Ее-то ты откуда знаешь?

— Я ее не знаю, но Саша, когда в «Бахчисарайском фонтане» сторожил, видел пару раз. Я тебе доложу, женщина — ох! Саша уж на что у меня человек спокойный, так и то дня два под впечатлением находился.

— Да не надо мне рассказывать, я и сам видел… то есть то, что от нее осталось.

— Значит, магазин «Марат». Это в честь того Марата, которого в ванне утопили? — полюбопытствовала Надежда.

— Какого еще Марата? — удивился Сергей.

— Как — какого? Деятеля времен французской революции. Там одна патриотка его в ванне утопила… или зарезала… но я точно помню, что в ванне. Ты, Сергей, позже меня в школе учился, должен помнить.

— Не знаю я ничего, — рассердился Сергей, — а магазин назвали так в честь хозяйки. Марианна Ратищева — вот и получается сокращенно — «Марат».

— Стало быть, теперь магазин переименуют? — не унималась Надежда.

— Ну, не знаю, может, название оставят в честь этого, из Парижской коммуны…

— Да не Парижской коммуны, а французской революции! Это чуть не на сто лет раньше было! Впрочем, тебе, как я вижу, без разницы.

Надежда достала из ящика стола все тот же нераспечатанный набор ножей.

— Значит, первый нож, — она указала на самый узкий, — это наша Сталина Викентьевна. Второй — директор школы. Третий — Евдокия. Четвертый…

— Дама из Института животноводства, которая глистов изучала.

— И пятый, самый широкий…

— Вот и нет. Нож, безусловно, из такого же набора, но не такой, а самый узкий. Роза такая же, текст записки — тоже, насчет почерка имеются сомнения, сейчас на экспертизе.

— А удар, рана? Что там эксперты говорят?

— Удар как удар, — рассердился Сергей. — Хотя… тоже не все понятно. Хороший удар, профессиональный. Не столько сильный, сколько умелый. Рука твердая.

— Ну, это же надо… — протянула Надежда. — Как ты думаешь, зачем он другой нож взял? Узким удобнее бить?

— Не знаю, что там у него в мозгах повернулось. Это же маньяк, ненормальный.

— А по-моему, он не псих. То есть псих, конечно, но не настолько, — запуталась Надежда. — Сейчас соображу. Вот ты же сам рассказывал, как тщательно он все убийства оформляет — роза там, записка. Да, кстати, а день рождения у Мадам Джакузи когда?

— Вот, день рождения у нее только через три месяца, и это настораживает.

— И я о том же говорю. По-моему, для этого вашего маньяка с розой очень важна четкая последовательность, завершенность, что ли. И если уж он взял набор из пяти ножей, то не случайно, наверняка хотел его использовать полностью.

— Значит, что-то ему помешало. И вот еще что. Сталину и Евдокию убить — ему было раз плюнуть, потому что одна — на безлюдной дороге, другая — в подъезде рано утром. Никто его не увидел, да никого вокруг и не было. Как он в школу попал — предположительно мы выяснили, в школе вечером тоже пусто. В Институт животноводства днем пройти может любой, стало быть, тоже проблем нет. А вот с магазином «Марат» — совершенно другое дело. Там на дверях такие замки, что их не всякий мастер с техникой вскроет. Завтра пойду туда, вокруг похожу. Не может быть, чтобы никто ничего не видел. Как-то ведь он в офис попал!

Павел Аркадьевич набрал телефонный номер. Когда на том конце ответили, он, не спрашивая, с кем говорит, и не представляясь, бросил в трубку:

— Мне вас рекомендовали.

— С кем имею честь? — холодно осведомилась трубка.

— Это не обязательно, — проворчал Павел Аркадьевич.

— Я ведь все равно узнаю, — усмехнулся мужской голос в трубке.

— Хорошо. Моя фамилия Куракин, и у меня к вам дело большой важности.

— Ко мне с неважными делами не обращаются, я сам за них не берусь. Простые дела милиция расследует.

— Вот именно. Так что прошу вас приехать ко мне как можно скорее.

— Обычно я предпочитаю встречаться на нейтральной территории, но из уважения к вашему, Павел Аркадьевич, возрасту я приеду.

Павел Аркадьевич сердито посмотрел в трубку. Про этого человека рассказывали разное. Будто бы у него свои методы расследования, будто бы человек, которого он допрашивает, вспомнит все, что видел и чего не видел тоже, а потом все это снова забудет. Но результатов он добивался поразительных. Самые сложные дела решал он быстро и без лишнего шума — без стрельбы, без мордобоя. Человек был частным сыщиком, работал всегда один. Никто за ним не стоял, но никто никогда не делал попытки вывести его из игры, такой уж это человек. Гонорары за свои расследования он брал сумасшедшие, но торговаться с ним никто не пытался, потому что обращались к нему люди серьезные и действительно по поводу сложных дел. Неизвестно случая, чтобы он кого-то подвел. Выдаваемая им информация всегда оказывалась верной.

И вот перед Павлом Аркадьевичем сидит человек непонятного возраста и совершенно неприметной наружности. Одет подчеркнуто скромно. Со спины можно дать лет сорок, но на самом деле, пожалуй, ближе к пятидесяти. На первый взгляд совершенно безобидный обычный человек, но Павел Аркадьевич держался настороженно, памятуя о том, что ему рассказывали. Особенное опасение внушали ему глаза гостя. Серые, со стальным отливом, очень жесткие глаза.