– А в каком номере остановилась эта дама? – спросил Холмс у перепуганного клерка.

– В двести двадцать первом, в самом лучшем, какой у нас был.

– Знакомые цифры. Благодарю вас, – сказал Холмс, который, судя по его взволнованному виду, пытался решить, что делать дальше.

Поколебавшись пару минут, великий сыщик отвернулся от клерка и заявил мне:

– Надо поговорить с ней немедленно. Не вижу другого варианта.

Пока мы поднимались по лестнице, я окончательно уяснил, что миссис Робинсон – или же миссис Комсток – непредвиденным образом замешана в деле о руническом камне, и это наполнило душу Холмса волнением и мрачными предчувствиями. Как и Ирэн Адлер, Мэри Робинсон принадлежала к тому редкому типу женщин, которые благодаря своему острому уму и безупречной интуиции могли стать достойными противницами для Холмса. И правда, ее побег из Хинкли был обставлен так блистательно, что даже мой прославленный друг, который не рассматривал прекрасный пол в качестве равного соперника, мог лишь аплодировать ее изобретательности. Кроме того, стоило бы упомянуть о письме, за этим последовавшем: Холмс прочел его с отвращением, но и с восхищением, убедившись, что дальнейшие поиски этой леди не принесут результатов.

Меня интересовало, как теперь великий детектив отреагирует на появление неожиданного и грозного оппонента. Пока что дело о руническом камне не выходило за пределы, скажем так, границ разумного, за исключением разве что нашего разговора с Муни Вальгрен. Однако теперь в ход расследования внедрился алмаз – твердый, прекрасный и беспощадный, и я не сомневался, что блеск опасного присутствия миссис Комсток неизбежно повлияет на мыслительный процесс Холмса. Когда мы добрались до двести двадцать первого номера, Холмс притормозил, словно собирался с силами перед особенно трудной задачей, а потом постучал в дверь.

Из комнаты выглянул тот молодой человек, что был с миссис Комсток в поезде: не старше двадцати пяти лет, с длинными золотистыми локонами, которые напомнили мне незадачливого кавалерийского генерала Джорджа Кастера. Лицом он тоже походил на кавалерийского офицера: та же вытянутая форма, невыразительные серые глаза, короткий нос и тонкие губы в тени редких усиков. Костюм соответствовал чертам лица, поскольку юноша был облачен в замшевый пиджак и большую шляпу, которую американцы называют «стетсон». Наряд завершали высокие сапоги, брюки из денима и пояс с крупной серебряной пряжкой.

– Кто вы? – спросил молодой человек с явным вызовом.

– Друзья миссис Комсток, – ответил Холмс. – Мы хотели бы выразить ей свое почтение.

– А ей на это все равно, – огрызнулся юноша, который явно не был знаком ни с хорошими манерами, ни с правилами грамматики.

А потом я услышал голос самой хозяйки номера, одновременно твердый и мелодичный, – хриплое контральто, которое, должно быть, соблазнило немало мужчин:

– Кто это, Билли?

– Какие-то мужчины, – ответил ее подручный, не сводя с нас глаз. – Говорят, что знают вас.

– Тогда впусти их, – велела миссис Комсток, и после этого ее спутник нехотя открыл нам дверь.

Леди стояла подле одного из больших окон, глядя на улицу, а потом медленно повернулась посмотреть, кто там. Никогда не забуду момент узнавания, поскольку в ее необыкновенных фиалковых глазах отразился целый калейдоскоп эмоций: удивление, страх, гнев, а потом и решимость, которая означала, что она начала просчитывать следующие шаги, вперед до бесконечности. Кроме того, я убедился, что годы никак не сказались на красоте нашей знакомой. Хотя ей было уже, наверное, около сорока пяти, она оставалась все той же роковой женщиной, которую мужчины не могли не заметить и, с позволения сказать, не возжелать. Длинное надменное лицо с высокими острыми скулами и пухлыми губами было таким же, каким я его помнил; не потускнел и потрясающий блеск ее рыжих волос. Одета она была элегантно: розовое платье украшал белый кружевной воротник, а плечи укрывала длинная шаль, отороченная белым мехом.

– Что ж, миссис Робинсон, – сказал Холмс, – вы выглядите прекрасно, как всегда. Какой сюрприз вновь встретиться с вами!

– И для меня, – произнесла леди спокойным голосом, никак не выдававшим тех опасений, которые я мельком заметил в ее взгляде. – Как тесен мир! Прошу, входите и присаживайтесь. Выпьем чаю. Билли, почему бы тебе не спуститься и не принести нам три чашки чаю, да погорячее. Цейлонский будет в самый раз.

– Вы уверены… – начал было юноша.

Она тут же перебила его:

– Будь любезен, Билли, не спорь со мной. Я знаю, что делаю. Я в полной безопасности в присутствии этих благородных джентльменов. А теперь беги!

После того как юноша покинул нас, миссис Комсток уселась на маленькую тахту подле окон, а мы с Холмсом заняли два стула по соседству.

– Вижу, вы все еще пользуетесь «Джики», – заметил Холмс, говоря о дорогих французских духах, которые были визитной карточкой леди в Хинкли.

– Зачем менять что-то хорошее, – ответила с улыбкой она. – Правда, с нашей последней встречи я взяла себе новое имя. Теперь я Мэри Комсток. Думаю, вы уже в курсе, мистер Холмс.

– С чего вы взяли?

– Потому что я знаю вас. Я только что приехала в город, и есть лишь два варианта, как вы столь быстро оказались у моей двери. Первый – вы знали, что я приезжаю. Второй – вы случайно увидели меня, возможно на станции или у входа в отель. В любом случае вы сначала уточнили бы мое имя, прежде чем явиться.

– Вы льстите мне, мадам, – сказал Холмс с легким поклоном.

– Я и не ожидала от вас иного. Вы ведь величайший частный детектив в мире. Но, должна признаться, что удивлена, увидев вас здесь. Полагаю, ваш приезд как-то связан с руническим камнем.

– Да, – признался Холмс. – Я слышал, что и вы тоже интересуетесь им. Могу я спросить почему?

– Скажем так, я увлекаюсь стариной, как и мой покойный супруг.

– Ну, я бы сказал, что цена в пятьсот долларов за камень – это больше, чем просто увлечение, – сказал Холмс. – Жаль, что бедный мистер Вальгрен не принял ваше предложение. Если бы он на него согласился, то, возможно, был бы сейчас жив.

– Может, и так, – кивнула миссис Комсток. – Я видела сообщение о его смерти в газетах. Такая трагедия! Но теперь, когда вы здесь, мистер Холмс, я уверена, что вы предадите убийцу правосудию, как и в случае с Красным Дьяволом. Разумеется, я могу лишь надеяться и молиться, чтобы в этот раз не пришлось погибнуть четырем сотням безвинных людей.

Это было едкое замечание, и Холмс понял, на что она намекает. Лицо у него покраснело, а подобное я видел лишь пару раз. На мгновение мне стало страшно, что он утратит свою обычную выдержку и ответит миссис Комсток тем же, поскольку она куда больше заслуживала осуждения за смерти в Великом пожаре, случившемся в Хинкли, чем Холмс. Но мой друг, к его чести, усмирил гнев и сказал совершенно спокойно:

– Справедливость восторжествует и на том свете, миссис Комсток, и, когда трубы призовут вас, вам придется отвечать.