– Думаю, вы правы, – сказал я. – Но девочка остается для меня загадкой. Как вы думаете, кто такой этот Рочестер, о котором она говорила?

– Понятия не имею, – признался Холмс. – И остальные, по-видимому, тоже.

Это правда, поскольку после беседы с девочкой Холмс какое-то время допытывался у Кенсингтонов, кто скрывается под именем Рочестер, но никто из них никогда не слышал о таком.

– Давайте-ка отложим на какое-то время загадку мисс Вальгрен, – сказал Холмс, когда мы завернули за угол и почти добрались до «Дуглас-хаус». – Посмотрим, сможем ли мы обнаружить, с кем наш покойный фермер намеревался встретиться в номере двести восемь.

– Но кто бы это ни был, он уже знает, что Вальгрен мертв, – заметил я.

– Разумное предположение, – согласился Холмс. – Тем не менее надо поспрашивать на всякий случай.

Когда в начале девятого мы вошли в отель, Холмс тут же отправился к стойке, чтобы поговорить с ночным портье, долговязым усердным юношей в круглых очках с толстыми стеклами.

– Я должен встретиться с одним джентльменом в его апартаментах сегодня вечером, – заявил Холмс. – Его зовут Джон Уотсон. Мне кажется, он остановился в комнате двести восемь, но боюсь, что неправильно запомнил номер. Вы не могли бы проверить?

– Разумеется! – с готовностью отозвался портье, сверяясь с толстой книгой. – Нет, сэр, увы, с таким именем в двести восьмом номере никого нет.

– Вы уверены? – спросил Холмс очень огорченным голосом.

– Да. В двести восьмом проживает мистер Мориарти.

– Вот как? Мне кажется, я знаком с ним. Это мистер Поль Мориарти из Сент-Пола?

– Нет, сэр. Этот мистер Мориарти из Лондона.

– Понятно, – протянул Холмс. – Должно быть, я ошибся. Благодарю!

– Господи, Холмс! – воскликнул я, когда мы отошли от стойки. – Вы же не думаете?..

– Нет, – отрезал Холмс.

Не проявляя никакого беспокойства, великий детектив направился прямиком к широкой лестнице, ведущей на второй этаж, и я сначала решил, что мы идем в номер, но вместо этого Холмс пошел в противоположную сторону по коридору.

– Куда вы? – спросил я.

– Повидаться с мистером Мориарти.

– Но ведь встреча с Вальгреном назначена на десять часов.

– Прийти пораньше никогда не помешает, – сказал Холмс, остановившись перед номером 208 и без колебаний громко постучав в дверь.

Через минуту я услышал тяжелую поступь, затем раздался лязг отодвигаемой цепочки, после чего дверь распахнулась. Постоялец еще не успел показаться, а Холмс объявил громоподобным голосом:

– Мистер Рафферти, как я рад, что вы к нам присоединились!

Прославленный сыщик, разумеется, не ошибся, поскольку это действительно был наш добрый друг Шэдвелл Рафферти, приветствовавший нас широкой озорной улыбкой.

– Я так и знал, что вы меня раскусите, – сказал он, притворившись крайне расстроенным тем, что Холмс не попался на удочку. – Увы, обдурить Шерлока Холмса нереально! Как я рад снова вас видеть!

Хотя мы простились с Рафферти более трех лет назад, узы нашей дружбы не прервались и не ослабели. Мы познакомились в январе 1896 года, когда вели запутанное дело о преступлении в ледяном дворце в Сент-Поле. Рафферти, которому принадлежала самая популярная пивная в городе и который в качестве хобби увлекался, как он это называл, «тайными расследованиями», быстро заслужил нашу симпатию благодаря своим детективным способностям и мужеству перед лицом опасности. Дважды во время расследования он спасал Холмсу жизнь, да и меня выручил из беды. При этом он совершал подвиги с такой радушной легкостью, словно спасение жизни не сложнее болтовни с постоянным клиентом в таверне.

Но что особенно привлекало Холмса в Рафферти, так это его острый интеллект. Наш друг обладал, как Холмс это называл, «замечательным умом» вкупе с упорством, благодаря чему Рафферти мог снова и снова одерживать победу над неизбежными печальными жизненными обстоятельствами. По моему мнению, неизгладимое впечатление производило уже само его присутствие. Рафферти принадлежал к тому редкому типу людей, которые заставляют воздух вокруг себя закипать. Находясь рядом с ним, каждый ощущал необычайную бодрость духа. Холмс вызывал у окружающих примерно те же сильные ощущения, но, по счастливому стечению обстоятельств, они с Рафферти, в отличие от электрических проводов, соприкасавшихся друг с другом, не искрили и не сеяли разрушения – хотя получали явное удовольствие, соревнуясь друг с дружкой.

Теперь, когда мы обменялись с Рафферти рукопожатиями в коридоре, я испытал немалую радость от того, что он разделит с нами новое приключение. Но радость эта вскоре чуть было не покинула меня, поскольку Рафферти не смог довольствоваться простым рукопожатием и заключил нас в свои медвежьи объятия. Учитывая размеры и огромную силу Шэда, проявление симпатии было весьма болезненным, но я с радостью вытерпел испытание – как и Холмс, полагаю, хотя он, казалось, слегка смутился от избытка чувств нашего друга.

– Рад вас снова видеть, – искренне сказал Холмс. – Как там ваша собачка?

Под «собачкой» он имел в виду бульдога, которого мы подарили Рафферти перед отъездом из Сент-Пола в 1896 году. Благодарный Рафферти тут же окрестил псину Шерлоком.

– Прекрасно. Вам будет интересно узнать, мистер Холмс, что Шерлок оправдывает свое имя: когда речь идет о поиске вещей, особенно тех, что можно съесть, ему нет равных в мире собак.

– Рад слышать, – хмыкнул великий детектив. – Должен сказать, что годы пощадили вас.

И правда, Рафферти почти не изменился с момента нашей последней встречи в феврале 1896 года, когда завершилось дело о ледяном дворце. С тех пор длинная рыжая борода Шэда сильнее поседела, он прибавил несколько фунтов к своему и без того громоздкому телосложению, но проницательные синие глаза по-прежнему блестели, голос звучал все так же зычно, и в нем чувствовались тепло и приязнь. Разумеется, над левой бровью до сих пор красовался диагональный шрам, который Рафферти получил в поножовщине в серебряных рудниках в Неваде, и эта зловещая отметина лишь добавляла пиратского шарма его добродушному лицу. Не утратил наш друг и любви к цветастым нарядам, поскольку сейчас он был одет в темно-красный сюртук поверх пестрого жилета, темно-синие брюки с бледно-желтыми лампасами по бокам и коричневые с белым ботинки, казавшиеся слишком маленькими для человека его комплекции. Если бы я не знал Шэда, то по ошибке принял бы его, особенно из-за брюк с лампасами, за военного дирижера, который вышел в город прогуляться. Хотя Рафферти перевалило за пятьдесят, мы быстро поняли, что он все еще пышет тем юношеским пылом, который нам так нравился в нем в Сент-Поле.

Пригласив нас присесть на два стула, нашедшихся в номере, сам Рафферти плюхнулся на кровать, развалился, вытянул свои ножищи во всю длину и сказал:

– А теперь хотелось бы узнать, мистер Холмс, исключительно для истории, как вы меня вычислили? Подсказка нашлась в записке, которую я вам оставил? Или кто-то выследил меня здесь и раскрыл все карты?