Закончив листать пухлую папку, Гуров сделал вид, что не обратил внимания на отчеркнутые места, папку отодвинул и беспечно спросил:

– Николай, ты лично за белых или за красных?

– Ты уже спрашивал, я отвечал. За Россию, мой друг, за Россию. И вопрос твой детский, наивный. Кого ты считаешь белыми, а кого красными?

– Нас с тобой с детства приучили, что большевики красные, а все остальные белые.

– Надо понимать, что ты считаешь хозяина данной резиденции красным, а президента, в недавнем прошлом секретаря обкома, позже кандидата в члены Политбюро, белым. Как ты сам выражаешься, интересное кино.

– Не путай, я без твоей помощи давно заблудился. Ты за кого будешь голосовать на выборах?

– Отстань! Какое это имеет отношение к убийству?

– Большое, – Гуров зевнул. – Убийца наследил, я тебе дал образцы травы, ты отослал на анализ и сказал мне, что химики ничего не нашли. Ты мне соврал, мне интересно, почему ты соврал.

– Я тебе передал полученную мной информацию, – Авдеев смотрел спокойно, чуть насмешливо. – Ты же продублировал результаты экспертизы. Ты считаешь меня недоумком, что я поверю, мол, машина приходила за твоим рапортом? Лев Иванович, о том, как ты не любишь писать рапорта и отчеты, у нас давно сложены легенды.

– У каждого свои недостатки, Николай. Ты не так глуп, как выглядишь, однако линию поведения избрал сомнительную, топаешь по хлипким, по гнилым жердочкам, можешь плюхнуться в дерьмо.

Гуров добился своего, Авдеев разозлился, насмешливое безразличие сменила неприкрытая злость.

– Ты не заговаривайся, мент! У нас с тобой звание одно, положение разное! Ты калиф на час! В данном деле кто разобьет себе морду в кровь, так в первую очередь ты! – Авдеев вскочил, оценил литую фигуру полковника, как он мягко двинул ноги под кресло, словно зверь, готовящийся к прыжку, сказал: – Идиот! Кретин! У нас всех крыша поехала!

– Все налево, все направо, все вместе! – Гуров рассмеялся. – А на самом деле все разные, Николай. Я на ринге третий десяток лет, для меня разбитая физиономия – дело привычное, словно ежедневное бритье, только кожа крепче становится. И чего ты злишься? Я же знаю, что ты ко мне относишься если не с любовью, то с большим уважением.

– А потому, Лев Иванович, что ты вежлив, к слову не придерешься, а тон у тебя снисходительный, часто надменный. Обидно!

– Я когда слышу себя на магнитофонной записи, плюнуть хочется. Человек свой голос не слышит, мне кажется, говорю мягко, душевно, а на деле выходит сплошное безобразие и фанфаронство. Это, Коля, из меня черная суть лезет, больно себя люблю и уважаю. А на людское мнение мне искренне наплевать, прямо с Останкинской башни плюю.

– Вот-вот! – почему-то обрадовался Авдеев. – Обрати внимание, я тебя величаю по имени-отчеству, а ты меня Николашкой кличешь.

– Николай Васильевич, мы с тобой вторые сутки по делу работаем, а ты мне так и не сказал своей версии.

– Какой версии? – опешил Авдеев. Манера Гурова внезапно менять тему разговора сбивала гэбэшника с толку, он не успевал перестраиваться.

– Убили человека. Почему? За что убили? Ты, полковник Николай Васильевич Авдеев, имеешь свою версию? Не для протокола, не для начальства, для себя лично.

– Возможно, но лишь для личного пользования.

– И прекрасно, меня это вполне устраивает. Ты беседуешь сам с собой, меня вроде бы здесь нет, можешь нести любую ахинею. Я, естественно, не скажу никому ни слова, вроде бы ничего не слышал, и обещаю не задавать тебе ни одного вопроса. – Гуров передвинул кресло к окну, отвернулся и закурил.

– А зачем мне это, ведь розыск ведет милиция? – неуверенно произнес Авдеев.

– Для очистки совести и для собственной безопасности. Не торгуйся, Николай Васильевич, ты не на базаре.

Гуров не рассчитывал услышать что-либо интересное, ясно – Авдееву приказали держаться в стороне, мол, вызвали милицейского розыскника, пусть пашет, а потом отвечает. Если служба безопасности и занимается данным делом, то уж делиться с милицией добытой информацией не станет, играют в одни ворота: выйдут на убийцу – значит, победили, не выйдут – скажут, что и не играли.

– Я сам с собой вслух не разговариваю, – продолжал упорствовать Авдеев.

– Тебе намекнули, что ради собственной безопасности лучше поговорить, – доверительные нотки из голоса сыщика испарились. – Прикажешь перейти к прямым угрозам? Изволь! При первой же встрече со спикером или мадам я обмолвлюсь, что ты конкретно, полковник Авдеев, сотрудничать отказался.

– Не наговаривай на себя, жаловаться не станешь, гордость не позволит. – Авдеев подумал, что сам бы накатил бочку непременно, и, стараясь придать голосу больше беспечности, продолжал: – Да черт с тобой, слушай, хотя ничего нового я тебе сообщить не могу.

Гэбист говорил длинно, путано, мысли его были кургузыми, выводы неубедительными, никакой версии не прослеживалось.

Гуров слушал, пытался уловить, знает Авдеев о досмотре машин в гараже или нет, но Авдеев ни разу не проговорился. Не знает, – решил сыщик, иначе бы не удержался, хоть раз, а о машинах упомянул. Значит, я прав, убийца пришел, вернее направлен, другой силой, которая с конторой Авдеева не пересекается. Или пересекается, но над головой полковника, и он ничего не знает.

Авдеев окончательно выдохся и замолчал, Гуров повернулся к нему лицом и, словно пространного монолога не слышал, сказал:

– Ты просмотрел данную макулатуру, – он положил ладонь на лежавшую на столе папку, – кое-что подчеркнул. Здесь имеется пустяковая справочка на лидера одной из партий, я названий партий запомнить не могу… Ну, крикливый, обещает вернуть границы империи, бесплатную водку и разослать наши танки по всему миру. Фамилия у лидера подходящая – Бесковитый.

– Бесковитый Семен Вульфович, – подсказал Авдеев.

– Вот-вот, такую звучную и точную фамилию не забудешь, – Гуров улыбнулся. – В справочке ты подчеркнул сообщение о том, что Вульфович занимается онанизмом. Зачем ты обращаешь мое внимание на подобную чепуху?

– Подбрасываю компру, может, ты захочешь среди этой публики кого-то вербовать.

– Мысль интересная. А как ты полагаешь, Бесковитый авантюрист чистой воды или он мифоман и в реальность своих обещаний верит?

– Утверждать не могу, но полагаю, что во всей компании ни один ни во что не верит, просто каждый десятник стремится стать сотником и горло перервет конкуренту, чтобы им стать.

Семену с детства своя фамилия нравилась. Бесковитый! Не спутаешь и не забудешь. Это тебе не Иванов, Петров, Рабинович, на которых наталкиваешься в любом списке или анекдоте. Бесковитый – звучит, услышав такую фамилию, люди оборачиваются. А что улыбаются – плевать, познакомятся ближе, улыбочку проглотят. Сеня, Семен, позже Семен Вульфович родился и вырос вожаком, умел подобрать стаю и повести за собой. «Воюют не числом, а умением!» Это надо такое придумать! Фельдмаршал воевать умел, спору нет, но политик был никудышный, потому либо в опале пребывал, либо на неприступные стенки лазил. Числом, именно числом воюют! Семен Вульфович не сомневался, что сто шакалов задавят льва, как котенка. А шакалов в жизни значительно больше, чем львов. Они трусливые, послушные, их легко сбить в стаю. Надо лишь обещать, что каждый получит большой сладкий кусок.