Загоготал и послал коня вперед, шумный и очень довольный. Барон кивнул ему вслед.

– Теперь понимаю, почему вы назначили его вожаком похода. Кстати, Митчелла тоже удачно взяли. Он первым сошелся с этими зеленомордыми.

Я сказал осторожно:

– В политике, сэр Альбрехт, ради важного дела можно заключить союз даже с самим дьяволом. Нужно только быть уверенным, что проведешь дьявола, а не он тебя.

Лицо барона слегка потвердело. После выдержанной паузы он спросил холодновато:

– Не слишком ли недостойно?

– Слишком или нет, – сказал я честно, – не знаю. Что недостойно, согласен. Знаете, барон, я сам себе противен! Но я вижу, что если буду щепетильничать, все останется на своих местах. А нещепетильных людей хватает, хватает… Они все равно выгоду не упустят. Так что пусть лучше я все-таки запачкаюсь где дерьмом, где кровью, но выведу наш корабль на большую и чистую воду.

Некоторое время ехали молча. Прискакал разведчик и доложил, что если вот так прямо, то через две-три мили увидим село. И оттуда нас увидят тоже. Пришлось свернуть, постояли на обочине, разом охватывая взглядом все племя. Все двигаются неудержимо, целеустремленно, в их до предела узких лбах живет только одна мысль: убивать, грабить, насиловать.

Барон Альбрехт с содроганием смотрел на тупые лица, где челюсти занимают две трети всего лица, пасти крупные, как у зверей, а зубы у всех лошадиные, только клыки настоящие волчьи, даже хуже – человечьи. Идут по колено в снегу, а где и по пояс, никто не ропщет, невзгоды переносят с равнодушием и терпением животных, и так же как животные, что ждут в конце пути отдых и сытную кормежку, так и эти ждут возможность убивать, пытать, насиловать, жечь…

– А что, – прервал молчание я, – настоящие воины.

Барон Альбрехт вскинулся.

– Настоящие?

– Ну да. Мятеж не устроят, даже не додумаются. Идут, куда велено. Не ропщут.

– У настоящих верность господину, – возразил он. – Омаж, присяга. А эти идут не из-за верности, а ради убийств и грабежа. Я понимаю, так было в гнусные времена язычества, так что, сэр Ричард, я вас просто не понимаю.

Я вздохнул.

– Я себя тоже часто не понимаю, зато… начинаю понимать политиков, что во все времена и при всех режимах шли на сотрудничество с троллями. Вон король Буш всячески снабжал деньгами и оружием одного опасного зверя, пока тот не обрушился на него самого, потом помогал другому вождю троллей, а потом сам же на него напал. Да и вообще, как по себе вижу, политика – грязное дело… как и всякое строительство. Зато потом будем жить в чистом светлом мире.

Барон пропустил мимо ушей, как всегда делал, упоминание про неизвестных ему королей, я же больше путешествовал и больше знаю, спросил очень осторожно:

– Не значит ли это, сэр Ричард…

Он умолк, не решаясь сказать то, что вертится на языке. Я сказал спокойно:

– Договаривайте, барон.

– Да просто язык не поворачивается, сэр Ричард.

– Мы не рыцари в данный миг, – напомнил я.

– А кто?

– Политики.

Он тяжело вздохнул.

– Не значит ли, что вы замыслили не просто избавить Орочий лес от троллей?

– Сперва была только эта идея, – признался я. – Но, как всякий политик, я стараюсь выжать максимум возможностей. Уже простым переселением убиваем двух зайцев: тролли перестают вредить нам и будут вредить Гиллеберду. Это в духе нормальной разумной политики добрососедства, так везде, с этим все как у людей. Второе, я буду поддерживать с ними связь. Они хорошие воины, размножаются быстро, стоят очень дешево. Почему не снабжать их всем необходимым для жизни, я имею в виду – современным оружием, не указывая страну происхождения? Пусть тревожат набегами Гиллеберда! Ему будет не до нас. Кстати, вообще можно создать ударные отряды из троллей, а затем попытаться перевести нашу армию на контрактную основу! Хотя бы частично.

– Гм, вот почему к ним с таким вниманием…

– Знаете, барон, – прервал я, – как вы сами знаете, некоторые многообещающие идеи оказываются куценькими, а некоторое – ого-го! И не подумал бы сперва, что их можно доить и доить.

– Это как?

– Вы обратили внимание, насколько тролли неприхот shy;ливы?

Он смолчал, только посмотрел вдоль растянувшегося обоза. Тролли идут пешком, никто не ропщет во время перехода, даже женщины вылезли из саней и топают рядом, а то и помогают коням тащить сани.

Труднее всего передним ездокам, рыхлят снег, вторая половина обоза скользит по накатанной колее, потому часто меняются. Передние тролли ломятся через глубокий снег, все обвешаны сосульками, снег на плечах и головах, дыхание из пастей вырывается плотными клубами тумана.

Рыцари тоже иногда слезают с уставших коней, идут рядом. У всех белые брови, а кто обзавелся усами или бородой, эти еще и в сосульках.

– Могут спать на снегу, – сказал я. – Жрут все, что движется, а когда его нет, могут и кору деревьев… Про их отвагу и стойкость в бою уже молчу, наслышаны. Ну, вы поняли, на что я намекиваю…

Некоторое время ехали молча. Снег иногда так начинает искриться под ярким солнцем, что глаза режет, будто в каждой снежинке крохотное солнце. Альбрехт морщился, закрывал глаза ладонью, наконец пробормотал в нерешительности:

– Да, понимаю, понимаю. Есть желание как-то приспособить их в обществе. Особенно – в военном деле. Убьют – не жалко. Но все-таки… гм…

– Что смущает?

– Это все-таки не люди.

Я пожал плечами:

– А много ли среди людей в самом деле людей?

Он подумал, приподнял в усмешке угол рта.

– Да, собственно, для функционирования общества, вы правы, нет необходимости, чтобы все были людьми. У нас ряд работ выполняют люди, что почти и не люди… Конечно, тролли тоже могут. Например, всех тюремщиков можно заменить троллями. Да и вешать или рубить головы будут охотно. За это их только кормить.

– Ну вот, – сказал я, – барон, я вам удивляюсь! Вы так быстро все схватываете! Меня просто оторопь берет. Вы везде дальше меня идете!.. Меня, увы, всегда что-то останавливает. А вы вот твердо знаете, что Бога нет…

Он взглянул на меня искоса, слабая улыбка пробежала по губам, он посмотрел на меня, как на состоящего в том же тайном обществе.

– Ну, почему же, – проронил он негромко, – я никогда не отрицал существование Творца… вслух.

Я тоже помолчал и посмотрел на него тем понимающим взглядом, что можно истолковать как угодно. Барон, похоже, истолковал так, как хотел, а я улыбаюсь дружески и сообщнически, но в груди медленно разрастается холодная и беззвездная пустота. Значит, барон если и не принадлежит напрямую к группе противников Творца, то сам по своим взглядам к ним очень близок.