— Как чей? Соседа, Карло Гольдони, — отвечает Мочалкин не моргнув глазом.

— А почему завышена высота?

— У него высокий стиль…

— И где он, этот стиляга?

— Сейчас он… — смотрит Мочалкин на часы, — заседает в Госдуме. Депутат он.

— А разрешение имеется?

— Да вот ксерокс его разрешения.

— Ксерокс не положено. Запрещено! — твердеет, наливается нахрапистой наглецой голос сержантика. — Хоть он и депутат, а знать должон. Как бы с ним поговорить лично?.. — мнется он, докуривает сигарету «Кэмэл» и раздавливает каблуком.

— Да заходите часиков в пять, он будет после заседания, — отвечает почтительно Мочалкин.

— А тот лоток на углу с книгами тоже его?

— Да нет, это лоток Шендеровича из «Времечка»… Он сейчас безработный, вот занялся торговлей книгами на пару с Сорокиной. Со Светланкой…

— Да нет, это не его, у него другой, — поясняет Женька Бульдог.

— Ну да, я неправильно выразился, это лоток имени Шендеровича из «Времечка», а хозяин его Лев Новоженов, — добавляет Василий Мочалкин.

— Разрешение у них с Сорокиной есть?

— А черт его знает, это такие лихие ребята, такие крутые, что мы сами боимся к ним подходить. Вы у продавца спросите.

Дундук Федор Кокошкин, продавец лотка «имени Шендеровича», смотрит в небо, ему нравится полет стрижей над Арбатом, они летают точь-в-точь так же, как над родной речкой Осетр в Тульской губернии.

Сержантик с напарником направляются к его лотку. Лоток «левый», но у него есть прикрытие, хозяин его Сеня Король имеет замазку у ментов в ОВД «Арбат», его не трогают, он торгует на трех углах канцтоварами и книгами, сигаретами и видеокассетами. Но нельзя же платить всем ментам подряд. Сеня Король прячется за соседним лотком и кивает дундуку, мол, не трусь, скажи — «хозяин скоро придет».

— Ты хозяин? — спрашивают менты продавца.

— Хозяина нет. Вызвали на совещание в управу «Арбат».

— А разрешение есть?

— Оно у хозяина. Пошел продлевать. У нас еще три дня в запасе. Вечером заходите, — отвечает дундук. Он знает, что у «вневедомственников» пересменка в пять часов и этот патруль уже не придет. Сержантик уходит несолоно хлебавши, но можно быть уверенным на сто процентов, что он передаст по смене: «Лоток на углу вчера ничего не отстегнул». И другая смена будет настойчиво искать Сеню. А если мнимый «Шендерович» не заплатит, его все равно достанут, заставят собирать товар, будут «чирикать» по рации и делать вид, что вызвают машину. Знакомые ребята из ОВД «Арбат» ни в коем разе не станут отмазывать его у «вневедомственников», которых они в душе презирают и знают, что те не имеют никакого римского права проверять лотки. Но стоит ли лаяться с такими же, как и ты, деревенскими парнями из другого околотка, стоит ли раздувать конфликт? Пусть Сеня даст им на пиво полтинник. С «вневедомственников» станется, а арбатские в этот день с Сени, так и быть, возьмут тоже только на пиво. А уж с муниципалами пусть разбирается как знает, на то он и Сеня Король…

Рока восхищал своей бронебойной жизнестойкостью этот румяный, мордастый, неунывающий хохол Сеня, бывший житель славного города Жмеринки, третий год покорявший Москву. И Москва ему сдалась. Он стал королем перекрестка Нового Арбата с Никитским бульваром. С бульвара началась его новая жизнь, здесь он заработал свои первые десять тысяч долларов с уличной продажи на столике сигарет перед Центральным домом журналистов, пусть нелегально, пусть, но он честно зарабатывал свой хлеб, он никого не обманывал, не увлекся лохотроном, не продавал наркотики, как другие хохлы и молдаване. Крепла дружба с ментами из ОВД «Краснопресненская», ширился ассортимент, добавились два стола, потом еще два с видеокассетами, с аудиокассетами, с канцтоварами, телефонными справочниками, книгами. Конечно, он был не чета дипломату и продавцу Сюсявому, он был всего лишь человеком-растением, но растением, сумевшим пустить корни на пропитанном гарью и выхлопами арбатском асфальте. Его топтали, рвали листву, поливали карбофосом, а он рос и рос, как полынь, как дикий вьюнок, он пробивался в самые, казалось бы, недоступные щели, находя влагу в трещинах иссушенного солнцем тротуара. Если бы жизнь предложила хоть малейший шанс торговать на мостовой, на проезжей части Нового Арбата или бульвара, он сумел бы торговать и там. В нем жил ген неистребимости, ген колоссального жизнелюбия, он пережил сотни стрессов, тысячи неудач, но от этого только еще больше окреп и смотрел на жизнь с беззлобной, чуть лукавой, чуть придурковатой хохляцкой улыбкой. Кто знает наперед путь миллионера? Кто мог предсказать судьбу Форда или Рокфеллера, начинавшего, как гласит красивая легенда, уличным чистильщиком обуви. Никто, кроме самого Сени Короля, не мог предугадать его путь. Он был скорее доброкачественным, чем злокачественным наростом на теле каменного монстра. Его лотки ширились и ширились, они гнездились от входа в Союз журналистов Москвы до ворот Центрального дома журналистов. Почему он избрал в качестве начального плацдарма это место? Здесь проходила граница двух управ. Дом Союза журналистов Москвы числился под номером шесть и был на территории управы «Арбат», а Центральный дом журналистов — под номером восемь — на территории управы «Краснопресненская». Пограничная зона редко посещалась ментами и была как бы правовым захолустьем, нейтральными водами, чем-то вроде полосы отчуждения. Сенины продавцы, пестрый люд из Подмосковья, люмпены, облезлые девицы, завязавшие алкаши и вчерашние зеки, не сумевшие трудоустроиться, боготворили его. Они верили в его счастливую звезду, верили в безнаказанность захвата половины тротуара, с ними ничего не мог поделать ни вальяжный сноб, директор ЦДЖ Золотов, ни его заместитель слоноподобный гигант Бирюлин, ас по части дегустирования новых сортов вин, водок, сыров на презентациях. Презентации шли непрерывно, пять, шесть сеансов в день. ЦДЖ жил презентациями. По сути, это был Дом презентаций, а не клуб журналистов. Жизнь журналистов, их заботы, их увлечения, их беды никого не интересовали. Да и сами журналисты не интересовались бедами и заботами друг друга. Индивидуалисты по самой своей сущности, солидаризироваться они не могли. Не было и не могло быть никакого Союза журналистов. Это был миф, придуманный во времена СССР. Фабриковщики газет из разных политических станов поливали друг друга грязью в угоду своим хозяевам. Московские журналисты уже лет восемь как перестали платить членские взносы, а презентации им были неинтересны, это были рекламные акции по продвижению новых сортов колбас, вин, сыров, чулочно-носочных изделий, новых технологий запудривания мозгов, очередных публицистических книг политиков. Дом презентаций стал своего рода горнилом раздувания межведомственных, межклановых скандалов. Вдоль забора ЦДЖ висели застекленные стенды с фотографиями наиболее маститых презентантов. И Сеня Король имел дерзость своим товаром городить физиономии таких китов, как Аркадий Вольский, Брынцалов, Олег Попцов, Анкл Бэнс, Шваркопф — король шампуней и кремов, мисс Олвейс — богиня прокладок… Снующим по тротуару прохожим презентанты были не интересны, они покупали у Сени дешевые телефонные справочники, карты и атласы, сигареты, пиратскую видеопродукцию по демпинговым ценам, канцтовары и просто хорошие книги. Большинство книг он умудрялся доставать прямо в типографиях, где всегда остается какая-то часть тиража. Сеня не стеснялся скупать эти ворованные книги. Воздвиженку и Арбат рьяно снабжали товаром типографские рабочие, грузчики книжной экспедиции администрации президента на Варварке, грузчики многих книжных баз и торговых фирм. Цена у них была вдвое ниже против издательской. Ворованный товар Сеня держал на автостоянке за домом Союза журналистов Москвы, где рядом с черным входом в ресторан ютились какие-то грязные сарайчики, замшелые кладовки с ломаной мебелью, кухонной утварью. Золотов и Бирюлин тщетно пытались его выжить. Они строчили письма на имя мэра, на имя глав управ «Арбат» и «Краснопресненская»… Наивные люди! Эффект был нулевой. Сеня врос в бульвар. Дело его процветало. Сковырнуть с хлебного места могли только менты. За стеной ресторана владения Золотова кончались. Хотя к этой стене и примыкал «Шанхай», где ютились десятки нелегальных складов торгашей с Арбата и мороженщиков с бульвара, но это была уже территория АО «Сокольники». Принадлежала она миллиардеру Юрию Гехту, пядь за пядью скупавшему центр Москвы, не брезговавшему фабриками, типографиями, бумажными комбинатами в Серпухове… «Шанхай» ему не мешал, а Золотов и Бирюлин не решались тревожить его по такому пустяку, как война с Сеней. Они стали уповать на милицию. Но милиция не подчинялась напрямую ни мэру, ни главам управ, а на презентации и дегустации вин и водок, колбас и сыров их никто не приглашал. Они не были вхожи в «свет». Мир был материален. Абстрактное, бумажное волеизъявление не значило ничего. Оно было бессильно против простых человеческих желаний ментов курить сигареты «Мальборо» и «Кент», смотреть видаки с новейшими боевиками.