Потом сел рядом, прижал к себе и, успокаивая, стал гладить по голове.

Тут я разразилась законными слезами. Трясти стало меньше – как будто из меня по каплям уходили прочь смятение, стыд, испуг. Он собирал губами слезы с моих щек, целовал глаза, шею… Я обмякала, расползалась, растворялась в его руках, гладила его по мокрому лицу. Неужели таким, как я, чтобы пережить подобное, сперва обязательно необходимо подвергнуться жестокости и насилию?

Вдруг Борис отодвинулся от меня, глубоко вдохнул, по уже знакомой мне привычке запрокинув голову… А потом резко поднялся с дивана, вышел в прихожую, и хлопнула входная дверь.

Потом прогремела железная дверь подъезда, зашумел двигатель… Я, не шевелясь, сидела на диване довольно долго. Трудно сказать, какое чувство было сильнее в эту минуту – счастья от пережитых минут почти близости или горечи от того, что Борис все-таки ушел.

Заставил меня очнуться запах горелого. Чайник! Я выбежала на кухню. В густых сумерках белой ночи чайник выглядел удивительно – раскаленный докрасна и как будто прозрачный. Вот только запах… Чайник я чистить не стала – потом, когда остынет, выброшу. Или оставлю на память о своей несостоявшейся любви.

Господи, как это меня угораздило? я же влюбилась в Бориса! Как быть, ведь совершенно очевидно, что моя любовь – несостоявшаяся. Борис не любит и никогда не полюбит меня, потому что это невозможно. Никогда не любил меня Антон, никогда не любил Павел… Меня нельзя любить – во мне нет ничего, что может привлечь мужчину, я это давно и точно знаю. А то, что сейчас между нами было? Борис всего лишь меня жалел. Да и не было ничего. Хотя забыть тепло его рук и нежность губ я уже не смогу…

Когда зазвонил телефон, я крепко спала. Телефон звонил и звонил, а я не могла заставить себя оторвать голову от подушки. Вот он наконец-то замолчал – можно снова заснуть! Но солнце светило мне прямо в лицо (до штор ли мне было вчера вечером!), птицы за окном щебетали на разные голоса, от соседей этажом ниже через открытое окно доносилась музыка… Я взглянула на часы – девять утра. И кому неймется звонить в такую рань, ведь учебный год закончился! Я имею законное право просто купить себе пива, чипсов и преспокойно толстеть дома, вспоминая Бориса, его губы на своем лице…

Стоп. Арсений! А если это звонил он? Я вскочила с кровати. Арсений был моим шансом!

А после вчерашнего внезапного ухода Бориса – шансом не просто единственным, а решающим и жизненно необходимым. И потом, если он позвонил так рано, значит, могло что-то случиться! Я пыталась себя успокоить тем, что, возможно, это был совсем не Арсений, а, например, ошибившийся номером неизвестный. Но разумные доводы не помогали. В глубине сознания то и дело возникала дразнящая и такая притягательная мысль – а что, если это был Борис? Мечты, мечты… Я, как привидение, бродила по квартире, не находя себе места.

Из сомнамбулического состояния меня вывел звонок в дверь. Почему-то я сразу решила, что это Арсений. Боже мой, ребенок застанет меня в таком виде! Старый давно не стиранный халат едва прикрывает мои «прелести», волосы не расчесаны, на щеке – кровавая ссадина от вчерашнего… Да, «хороша была Танюша, краше не было в селе!»

Я судорожно вытаскивала из шкафа вещи в поисках джинсов – почему-то я была убеждена в том, что надеть мне следует именно джинсы, и ничто иное, – но те, как назло, не находились. Взглянула на неубранную кровать… Кошмар! Метнулась в кухню – не лучше. Чайник приобрел грязно-коричневый оттенок, в воздухе до сих пор витает запах горелого, в раковине – не– мытая тарелка.

Звонок в дверь стал непрерывным, потом затих. Он же сейчас уйдет! Бог с ним, с моим видом, главное сейчас – удержать ребенка! На ходу затягивая пояс халата, я бросилась в прихожую. Распахнула дверь.

На пороге стоял Борис.

Он был так бледен, что мне показалось – он вот-вот потеряет сознание. Он подхватил меня на руки, закружил в воздухе. Его щетина больно кольнула щеку. Халат мой задрался кверху, слетели тапки. От неожиданности я не сразу опомнилась. А когда опомнилась, то попыталась вырваться. Сумасшедший, что же он делает! Я колошматила его по спине до тех пор, пока он не поставил меня на место.

– Простите!

Борис стоял, как провинившийся школьник. Его плечи ссутулились еще больше, руки судорожно сжимались в кулаки (эта его привычка тоже, оказывается, мне знакома). У него было совсем по-детски виноватое выражение лица, как он был похож сейчас на своего мальчика! Мое сердце разрывалось от жалости и любви. Я подошла к Борису осторожно взяла его за руку.

– Таня, прости меня, я полный дурак.

– Борис, я… я не знаю… Вы… ты пришел так неожиданно, – я смутилась, глядя в его глаза.

– Таня, я хочу сказать, ты самая лучшая! Таких, как ты, нет больше! Я это вчера понял. И я, – он замолчал на секунду, глубоко вздохнул и выпалил: – Я хочу быть рядом с тобой! Ты только не молчи, – он смотрел на меня умоляюще, – не молчи. Если я тебе неприятен, то скажи, я уйду, – он дернулся.

– Борис, подожди! Я молчу, потому что… – я не могла подобрать подходящие слова. – Потому что я… в общем, останься, пожалуйста! Я хочу, хочу, чтобы ты был рядом.

Мы смотрели друг на друга, взявшись за руки, и нам неожиданно стало так легко, что мы рассмеялись.

Щеку пришлось залепить пластырем – Борис сам обработал ссадину.

В то утро мы почти сразу сбежали из дома и поехали за город, в Петергоф. В парк не пошли – люди смущали и мешали нам, просто долго бродили по окрестным усадьбам, по берегу залива, пили ледяной грейпфрутовый сок, жевали чипсы и болтали без умолку. Похоже было, что мы оба впали в детство.

– Вчера я чуть не умер, когда увидел этих подонков! Я тебя сперва не увидел, просто понял: что-то не то происходит, монтировку в зубы – и рванул!

– Жаль, я не видела их лиц, когда ты на них бросился. – Я представила себе испуганные физиономии моих мучителей и рассмеялась.

– Не вижу в этом ничего смешного, – нахмурился Борис, – ведь они могли тебя покалечить. Ну хорошо, вчера я смог защитить тебя от этих ублюдков. А если бы я не появился вовремя? Да ты представь только, сколько еще таких подонков! А ты возвращаешься по вечерам одна!

– Ну, слушай, ничего же не случилось. Я часто хожу поздно, а эти возникли в первый раз!

– Все когда-то бывает в первый раз, – строго сказал Борис, остановился и крепко взял меня за руку. – Танюша, я теперь буду тебя всегда провожать по вечерам.

– Ага, делать тебе больше нечего! – сказала я и нежно ему улыбнулась.

В эту минуту он был по-настоящему красив – черные волосы оттеняют бледное лицо, глаза горят. Я вдруг поняла, кого он мне напоминает: мистера Рочестера, благородного и таинственного героя «Джейн Эйр», книги Шарлотты Бронте, которой я зачитывалась еще в школе. Помню, как Эльга Карловна говорила нам, что различные эмоции и чувства способны обезобразить самое красивое лицо и, наоборот, преобразить некрасивое. Тогда я относилась к ее словам скептически, и лишь сейчас до меня стал доходить их смысл.