– О, – сказала я. – Вы уже слышали?

– Слышал. – Он посмотрел на меня. – Я говорил с вашим отцом на улице.

– Соболезную вашей утрате, – сказала я.

– Для вас это большая утрата, нежели для меня.

Он подошел ко мне и остановился рядом, глядя на портрет Миклоша.

– Хм, – сказал он. – Не лучшая из моих работ.

Я повернулась к нему, слегка изумленная.

– Это вы написали?

– Он не любил позировать другим портретистам, – сказал Артур. – Говорил, они не умеют правильно изобразить его глаза.

Я посмотрела на глаза Миклоша. Ошеломительно: его взгляд источал агрессию и ликование. Я глянула на Артура, который стоял, сцепив руки за спиной, словно мы были в музее.

– Майлз сказал, вы были с ней в момент ее смерти, – сказал он. – Должно быть, для вас это стало ударом. Как вы, справляетесь?

– Я… стараюсь, – сказала я. – Вообще-то, она сказала мне взять все под свой контроль. Я думала, она хочет, чтобы я снова уехала, но, умирая, она схватила меня за руку и сказала, чтобы я позаботилась обо всех. И чтобы заставила их меня слушаться. Хотела бы я знать, что все это значит.

– Правда? – Он слегка повернулся ко мне. – А что именно она велела вам… делать?

– Она ничего толком не объяснила, – сказала я. – Сказала только… сказала, что она торгует экстрактами, пытается делать горожан счастливыми и следит за безопасностью семьи.

Артур повернулся ко мне и посмотрел сверху вниз. Я не видела его глаз из-за очков, но одна мысль о том, что он смотрит мне прямо в глаза, сводила меня с ума.

– Вы не обязаны делать то, чего вы не хотите, только потому, что вам приказала умирающая женщина. Вы можете отказаться.

Я покачала головой.

– Нельзя отказывать человеку в последней просьбе.

– Этот дом – не самое приятное место, Элеанор. Если вы можете уехать, вы должны это сделать.

– Что вы хотите сказать?

Ну вот, опять: эта решительно выдвинутая челюсть, маленький намек на то, что он не собирается ничего мне объяснять. Я покачала головой.

– Простите, если прозвучало грубо, – сказала я. – Но я правда и думать не могу об отъезде. Столько дел: и бизнес, и похороны…

– Вы планируете похороны?

– Она ведь возложила ответственность на меня, не так ли?

Я улыбнулась Артуру в надежде, что он улыбнется в ответ. Но он нахмурил брови.

– Обо мне она, вероятно, ничего не говорила? – спросил он.

– Нет. Есть что-то, о чем я должна знать?

Он открыл рот, но ничего не сказал. А потом стиснул зубы и отвел взгляд.

– Полагаю, нет, – сказал он.

– Что ж, я отношусь к этому серьезно, – сказала я. – Поэтому, если возникнут какие-то проблемы, обращайтесь ко мне.

Он медленно кивнул.

– Возможно, я так и сделаю.

Мама окликнула меня из столовой:

– Элеанор?

– Мне нужно идти, – сказала я. – Много дел.

– Понимаю.

Я юркнула в столовую. Я все еще гадала, о чем он умолчал, когда мама сунула мне в руки стопку пригласительных писем.

– Вот, – сказала она, – ты не передумала?

– Мы поступаем правильно. – Я выглянула в зал, чтобы проверить, там ли еще Артур, но он исчез. А на лужайке перед домом уже стоял на холостом ходу наш старый грузовичок. Странно, это не машина Артура.

– Я пойду, – сказала я и выбежала на улицу.

Грузовик был с деревянным кузовом. К тому времени, как я вышла наружу, Маргарет уже устроилась за рулем. Я села к ней, и она даже не удостоила меня взглядом. Мы ехали молча вниз по холму, по грунтовой дороге, петляющей в березовой роще. На мгновение мне показалось, будто между деревьев мелькнул дедушка Миклош, но потом мы свернули, и я ничего больше не могла разглядеть.

Мы с грохотом выехали на главную улицу города, и тетушка Маргарет остановилась перед универсальным магазином. Она заглушила двигатель, оставив ключи в замке зажигания. Я махнула рукой в их сторону. Она пожала плечами, а потом вышла, прихватив список покупок, и я осталась одна.

Первое приглашение было адресовано отцу Томасу. Мама сказала отнести всю пачку на почту и передать миссис Ханнафин, но приглашение для священника я решила передать лично ему в руки. Только сначала оставила на почте все остальные.

– О, пожилая миссис Заррин скончалась? – сказала миссис Ханнафин. – Как-то зимой она вправила мне ногу. Дороги тогда замело.

– Она была хорошей женщиной, – сказала я.

– Да, – согласилась она, хоть и не очень уверенно. – Нет худа без добра.

Мои щеки загорелись.

– Странно говорить так о женщине, которая только что умерла.

– Простите, – сказала миссис Ханнафин. – Вы, должно быть, ее внучка. И все-таки это грустное известие.

– Просто… пожалуйста, проследите за тем, чтобы люди пришли на похороны, – сказала я.

– Я слышала, наследником она собиралась оставить внука, – сказала она. – Удачи юному мистеру Заррину.

– Должно быть, вы ошиблись, – сказала я. – Вообще-то, я – наследница.

Она прищурилась.

– Нет, – возразила она. – Я слышала совсем другое.

Церковь стояла всего через несколько домов от почты. Из-за разразившейся прошлой ночью бури несколько кусков черепицы отлетело, и отец Томас, склонившись над тележкой, подбирал их и бросал в кузов. Он поднял голову и уже начал поднимать руки для жеста благословения, но потом увидел, кто перед ним, и передумал.

– Отец Томас, – сказала я. – Я проходила обряд конфирмации, так что вы можете меня благословить.

– Ваша бабушка упоминала, что отправила вас на воспитание к монахиням, – сказал он. – Вряд ли она думала, что вы обратитесь к Христу. Она знает, что вы здесь?

Я сделала шаг ему навстречу и протянула конверт.

– Моя мама просила передать вам это. К сожалению, бабушка скончалась.

Старик священник сложился пополам, словно подстреленный.

– Господи, – простонал он. И заплакал. Он трясся и всхлипывал, почти беззвучно, содрогаясь всем телом.

– Не убивайтесь так. – Я положила руку ему на плечо – скорее чтобы унять дрожь, чем успокоить его. – Она умерла дома, в окружении семьи.

Отец Томас кивнул, продолжая всхлипывать. Я никогда не видела, чтобы мужчина так плакал. Он помотал головой, и слезы покатились по его увядшему лицу, следуя линиям морщин. Он мягко снял мою руку со своего плеча, повернулся ко мне спиной и продолжил собирать с газона куски черепицы, не переставая плакать. Его руки так тряслись, что кусок черепицы, едва оказавшись у него в руках, упал обратно в траву. Он поднял его снова.