Так, так, надо прикинуть. Ирландское Дерби. Почему бы и нет?

— Совершенно равнодушна к золотым украшениям. Предпочитает носить серебро. Как я понял, ей просто нравится белый металл, в отличие от желтого. И не любит бриллианты. Считает их вульгарными.

Эм-м-м… Платина и сапфиры? Или изумруды? Там разберемся.

— Второй иностранный язык, который она изучала, испанский.

Если не получится с Дублином, можно попробовать Карибский бассейн, мне там тоже, кстати, нравится. Ну или Канары.

— Она очень близка со своими родителями. Не то чтобы у них совершенно не было проблем во взаимопонимании. Они есть у всех. Но ради них она наизнанку вывернется.

Надеюсь, мне не придется с ними знакомиться. Но в самом крайнем случае… Ладно. С этим тоже разберемся чуть позже.

— Ты ее бесишь.

Это я, бл*дь, и без тебя понял, Капитан Очевидность.

— Ну вот и все.

— А десятое?

— Что десятое?

— Мы договаривались на десять фактов.

— Самое важное я тебе сказал еще до нашей договоренности. Имя того, в кого она влюблена. Но так и быть, дополню. Похоже, последнее время между ними кошка пробежала. Черная. Так что используй свой шанс.

— Принято. Спасибо, друг.

— Не за что. И помни. Ты мне обещал.

— Раз обещал, значит, сделаю.

Обещал повышенную ставку. Протолкну. Но документы на подпись отдам своему заму. На всякий случай. Обещал не навредить парню. Физически не наврежу. Только… На войне и в любви все средства хороши. Просто разделю влюбленных голубков еще и расстоянием и… Буду властвовать.

Я совершенно не удивлюсь, если после моей эскапады в ресторане мистер Уилан потребует от Стива уволить меня. Мало того, я даже не обижусь, если Стив это озвучит. И не потому что я настолько уверена в том, что мысленно он на моей стороне, но бизнес есть бизнес. Хотя и это тоже.

Просто это было… грубо. Слишком грубо и пошло. Даже на фоне десятка «викуль» надо было реагировать профессиональнее, играть тоньше или на худой конец сослаться на плохое самочувствие и просто уйти. А так… практически сама поставила себя в один ряд с подобными дамочками.

И бизнес действительно есть бизнес. От этого никуда не уйти. А Шон реально слишком важная шишка на проекте, и прилюдно задевать его, даже не задевать, а практически оскорблять — так себе идея, которая может вылиться в проблемы не только для меня.

А все эмоции. Чертовы всплески и перепады настроения. И я знаю, какое лекарство может помочь мне привести себя в состояние благости и покоя. Но единственный доктор, от которого я согласилась бы принять лошадиную дозу, для меня под запретом. А от остальных мне такого лечения и даром не надо.

Я уже почти открыла дверь и собираюсь переступить порог, как вдруг слышу мужской голос. До боли знакомый и такой желанный. Но запрещенный для моих ушей.

— Женщине нельзя давать свободу мыслей. Это не идет ей на пользу.

Я слегка поворачиваю голову и встречаюсь взглядом с Данилом. Он сидит на ступеньках лестницы, ведущей на следующий этаж. В деловом костюме, в котором выглядит старше и как-то… строже, что ли. И у него снова уставший вид. Ты слишком много работаешь, парень-гроза. Или просто не позволяешь себе отдохнуть.

— Что ты здесь делаешь? — Ответ очевиден. Да и вопрос я задаю совершенно напрасно. Было бы разумнее промолчать и заскочить в квартиру, заперев все имеющиеся замки. Но уже слишком поздно. Я сама отрезала путь к отступлению, открыв рот.

— Пытаюсь поговорить с тобой. Но не с твоей спиной или задницей. С ними я хочу сделать очень многое, но разговаривать я планирую лицом к лицу. Поговори со мной, сирена.

Я не хочу поворачиваться. Не хочу с ним разговаривать. Не должна. Запрещено. Но вся моя суть, вся моя жажда и потребность в нем беснуются и требуют от застывшего тела хоть какой-то реакции на впрыснутый в кровь адреналин.

Адреналин. Гормон, заставляющий нас реагировать на опасность двумя способами: бежать или драться.

Данил — самая большая опасность для моего душевного равновесия, встреченная мною за последние десять лет. Но на него мой организм реагирует инъекцией совершенно других гормонов — дофамина, серотонина, эндорфина и окситоцина. Полный комплект наркомана. Абсолютная эйфория. Ощущение счастья и блаженства. Божественного просветления и таких же божественных вседозволенности и могущества.

Раз, два, три, четыре, пять. Вдох, выдох. Повернись. Но не смотри в глаза. Не смотри! Не смо…

Я тону в штормовом небе. Воспламеняюсь от мелькающих в нем молний. Делаю шаг, пытаясь избежать катастрофы, но лишь сталкиваю наши жадные рты. Голодные, озверевшие от диеты, от недостатка друг друга, растрескавшиеся от дикой засухи, почерневшие от испепеляющего их требования соприкоснуться. Я пью его так же жадно, как он меня, захлебываясь, поскуливая, рыча и кусая. Краешком агонизирующего сознания я слышу треск ткани и ощущаю горячую кожу под ладонями. Чувствую легкий привкус крови на губах и не знаю даже, чья она — его или моя.

— Вампирша моя. Голодная, злая демоница-суккубка. Выпей. Возьми всего...

Меня будто святой водой обрызгали в эту секунду.

— Стоп!

Тяжело дыша, я отскакиваю от полураздетого Данила, который до сих пор не выпустил из своих рук лямки бюстгальтера.

Как мы оказались внутри квартиры? Кто из нас закрыл входную дверь? Когда мы успели практически обнажить друг друга и теперь стоим в прихожей с распахнутой в стратегически важных местах одеждой?

Чертово безумие! Наваждение, от которого надо избавляться!

— Стой! Нет! Оля, нет! Дай сказать!

Я пытаюсь вытолкнуть его со своей территории, выпихнуть из того крохотного пространства, где должна чувствовать себя в полной безопасности. Но у меня не хватает физических сил, а он не обращает никакого внимания на мои толчки и удары.

— Что не так? Где я облажался? Почему гонишь? Ведь я вижу и чувствую, что ты тоже не просто хочешь, а нуждаешься в этом. — Он хватает мои руки и пришпиливает меня к стене, как бабочку. Как беспечную стрекозу насаживает на острую, смертельную иглу горящего взгляда.

— К черту отмазки про педикюр и небритые ноги. Плевать мне на это! Скажи МНЕ!

— Ты женат, — выталкиваю я непослушными губами.

Он отшатывается, словно именно этим я сделала ему больно, а я, без поддержки его рук, сползаю по стенке, будто из меня вместе с этими словами вырвали позвоночник.

— Ты же говорила, что тебе все равно.

Я? Не отрицаю, в те две безумные ночи я могла наговорить все, что угодно и признаться в любых, несовершенных даже грехах.

— Ты же говорила, что есть только здесь и сейчас. И что нет никакого вчера и не будет никакого завтра, если мы упустим то, что имеем прямо в эту секунду.