сейчас бы я просто сломалась. Я не смогла бы справиться с тем, что мне пришлось пережить в дальнейшем.

В тот вечер отец опять выпил, распускал руки, и я даже пыталась дать отпор, до того времени, пока меня не схватили за волосы и не прокатили по ковру. Я сбежала в баню и стала прятаться там. Где поспать, место уже было, потому что я подготовила всё необходимое. Закрывшись и сидя тихо еле дыша, я услышала, как пришла Катя.

– А где Ира?

– Не знаю, убежала опять куда-то.

– Ладно, ты скажи ей, если она придет, что я её искала.

– Скажу. Пусть идет домой, если увидишь.

Когда папа зашел домой, я вышла из бани и позвала Катю. Мы вместе стали прятаться в моем убежище.

– Блин, рука болит.

Говорила я.

– Покажи.

– Вот.

– Ну и ссадина! Чем это он тебя?

– За волосы по ковру прокатил, я пыталась руками тормозить.

– За что хоть?

– За сигареты. Запах учуял.

– Я тоже от мамы получила, а завтра улетать в Иркутск.

– Подожди, как это улетать? Надолго?

– Не знаю. Я ведь поступать поеду, там Юля уже ждет.

– Не хочу, чтобы ты уезжала, знаешь, как я скучать буду?

– Ну, ты ведь звонить мне будешь.

– Буду, ты только номер мне оставь.

Всю ту ночь мы лежали и разговаривали обо всём, о чем только можно было. Мы мечтали о том, кем мы станем, когда вырастем, какими будем родителями, где будем жить, и какие у нас будут мужья. Хоть я всегда и ревновала Катю, я хотела, чтобы у неё была именно такая семья, о которой она мечтала. Под утро мы уснули в обнимку, прямо как в детстве, прижавшись, друг к дружке сильно-сильно, будто это был наш последний раз. Утром за Катей пришла мама и сказала, что скоро вылет. Я не поехала провожать Катю в аэропорт, ведь там была мама, а нам всё ещё запрещено было общаться, зато папа поехал.

Как я ревела. Мне кажется, меня слышали все соседи. Знаете, когда ревешь в голос до истерики, до заикания и громких всхлипов, так, чтобы голос пропал, именно так с меня выходила боль разлуки. Я не находила себе места и успокоившись, вдруг наткнувшись на нашу совместную фотографию из детства, меня снова охватывала истерика. Я не знала, когда мы увидимся, но я знала, что это обязательно случится.

Немного времени прошло, когда за мной приехал мой любимый приютовский уазик. Зайдя ко мне, меня спросили, всё ли у меня хорошо. Не смотря на то, что папа был дома и в трезвом состоянии, меня всё равно забрали, и я поехала к остальным детям в детское отделение в больницу. Документы со школы, папа на то время уже забрал и я отдала их в приемную училища, мне оставалось только дождаться приказа о моем зачислении.

После того, как в приюте сделали ремонт, мы отправились обратно в наш общий дом. Запах свежих стен мне снился, потому что я была рада, находиться там. Я не знала, когда папа заберет меня и заберет ли меня вообще, а может, их с мамой лишат родительских прав, и я отправлюсь в детский дом? Единственное, что я знала точно, что я поступила в группу ПК-09, и теперь я будущий повар-кондитер. Студент!

Как же мне было плохо в тот осенний день. Проснувшись утром, у меня сильно болела голова, меня тошнило, и болел живот. Воспитатель у нас тогда была новенькая, и она отправила меня в изолятор (комната для заболевших и только поступивших детей). Весь тот день я провела там, корчась от боли, но вечером, когда на смену заступила Елена Талимоновна, она спросила, все ли на месте и почему я в изоляторе. Зайдя ко мне, она спросила:

– Привет Ирусь, ну что с тобой случилось?

– Здравствуйте, Елена Талимоновна. Мне плохо.

Потрогав мою голову, она резко сказала:

– Да у тебя же температура! Что ещё болит? Таблетки какие-нибудь пила?

– Живот, и тошнит целый день. Нет, не пила. Сказали врача дождаться, должен приехать скоро.

– Лежи, я сейчас вернусь.

Я слышала, как Елена Талимоновна ругала новенькую воспитательницу и велела ей вызвать скорую помощь. Помню, что тогда я уехала в больницу, мне делали УЗИ, и поставили диагноз «аппендицит». Когда врач при мне стал звонить в приют и говорить о том, что нужно подписать разрешение на операцию, ему сказали, что будут звонить родителям. Всю ночь, промучившись с болями, я ждала, когда же придет папа, и мне удалят этот аппендицит. Только к полудню пришел отец, зашел к главному врачу и меня сразу же отвели в операционную. Полностью раздевшись, мне дали надеть халат из мягкой пеленки. Могу только так его назвать, потому что как называется он правильно, я не знаю. Первый раз тогда я лежала на операционном столе, и я не боялась. По крайней мере, делала для этого всё возможное, например, пока мне привязывали руки и ноги, а потом вставляли шприцы в вены, я лежала и пела песню Татьяны Овсиенко «Школьная пора»

– Школьная пора и при всякой погоде….

Оранжевая маска на лицо и больше ничего не помню.

Очнулась я уже в палате от дикой боли. Медсестра поставила мне ужасно болючие уколы в обе ляжки. Я даже заплакала. Прейдя в себя, мне ужасно хотелось пить. Мои губы пересохли, да и во рту всё тоже. Я думала, они сейчас лопнут, если я их не намочу. В палате со мной лежали женщины, мы сразу с ними со всеми познакомились и подружились.

– А кто мне фрукты принес?

– Это твои друзья с приюта заходили, сидели возле тебя, пока ты спала, видно, что переживали. Яблоки только не ешь, тебе ещё нельзя.

– Здорово, приятно так. Спасибо. Мы даже больше чем друзья, мы семья.

Для меня это были не просто слова, я чувствовала, что именно так оно есть. Я любила их, как своих родных и их появление в моей жизни, было совсем не случайностью. Я нуждалась тогда в любви и заботе, во внимании, особенно находясь в послеоперационном состоянии.

На следующий день, меня ждал приятный сюрприз, ко мне зашла Наташа с приюта, и сказала, что мне звонила Катя. Откуда у неё был Наташин номер? А это я Катюше звонила с него, когда вернулась обратно в приют.

– Привет, как ты систер?

Так называла меня только Катя, она плакала в трубку, а я чувствовала, как она переживает за меня.

– Всё хорошо Катюш, я вообще в порядке, уже