Когда Аслан Ушастый с белым лоскутом пошел к федералам обговаривать условия безоговорочной капитуляции, там появился какой-то борзый московский генерал. Взяв на себя командование объединенной группировкой, заявил, что Кремль готов на все условия мирного договора с повстанцами.

Мактуб – действительно так прописано, или, вернее сказать, такой поворот можно было назвать прописанным Всевышним? Хасавюртовский мирный договор облил помоями позора федеральную армию и окружил золотым ореолом боевиков. Как мухи на дерьмо, со всего мира в Ичкерию стали слетаться журналисты всяких там Би-би-си, а какие-то Асланы, Шамили и Салманы, как мартовские коты на солнышке, восторженно жмурясь от ярких вспышек фотоаппаратов, грелись в лучах самобытной славы.

Ахмед также был не против дать пару-тройку интервью заокеанским репортерам.

– Зачем? – Пуштун неожиданно услышал вопрос от немолодого худощавого мужчины, который, как черт из табакерки, всегда появлялся за его спиной еще со времен учебного лагеря в Пакистане.

– Ахмед, вам не стоит светиться перед камерами, – не вынимая изо рта тонкую темно-коричневую сигарету, проговорил тот. – Ни к чему, чтобы после вашего интервью Москва заявила, что Ахмед Касимов, бывший спортсмен, осужденный за поножовщину, сбежал с мест заключения, убив часового и захватив его оружие. Западный обыватель не любит общаться с туземцами, руки которых по плечи в крови. Пусть уж они знакомятся с этими временными фигурами, у которых нет даже приличных прозвищ.

Пуштун на мгновение задумался. По всему выходило, что «черт» говорил правду. Вайнахи не особо жаловали нынешних героев. Аслана, который метил в президенты после гибели Большого Джо, за то, что в Советской Армии не смог выслужиться выше подполковника, окрестили Ушастым за неприглядную анатомию. Шамиля, который пытался тащить на себе одеяло власти, назвали Гинекологом за захват роддома в Ставропольском крае. А зятя бывшего президента Ичкерии, Салмана, который хотел власти, за множественные ранения и вживленные за рубежом металлические имплантаты со смехом и вовсе звали Трансформером.

Куратор был прав, это пешки, которых выставят под бой в очередной политической игре, а он – избранный, ему обещана власть над всем Кавказом.

Эйфория от победы волка над медведем была недолгой, и вскоре витязи в бараньих папахах принялись за прежние греющие сердце занятия: похищать людей, торговать оружием, наркотиками и самопальным бензином.

Ничем подобным Пуштун не занимался, поэтому со своим отрядом ушел в леса. На Волчьей горе он стал строить свою подземную крепость, напыщенно назвав ее чеченской Тора-Бора.

На строительстве работало несколько сот рабов, они долбили в горах штольни, корчевали деревья, устанавливали необходимое оборудование. Каждую неделю покупались новые рабы. Слишком тяжелый труд и плохая кормежка быстро лишали их жизненной энергии. Но Ахмеда это нисколько не смущало, все равно, когда крепость будет построена, всех придется уничтожить, чтобы сохранить ее тайны.

Почти два года длилось строительство. За этот срок вырыли полдюжины горизонтальных штолен, соединенных между собой множеством переходов, обустроили десятки искусно замаскированных огневых точек для противотанковых ракет, пулеметов и снайперов. И подходы к горе, если не были заминированы, то выглядели как биллиардный стол.

Склады оказались битком набиты консервами, боеприпасами, доставленными из разных концов света через грузинскую границу. Когда строительство наконец было закончено, Пуштун объявил себя хозяином Волчьей горы. Никто из полевых командиров возражать не стал, крепость, что монастырь, от всего мира отделена, а настоящая борьба за власть идет в городах.

– Они надо мной насмехались, – злорадно улыбнулся Ахмед, похлопав ладонью по шершавой подушке бетона, изнутри укреплявшего горную породу крепости. – И где они сейчас? Носятся по горам, как голодные бараны, которых рано или поздно пустят на шашлык. А я здесь полноправный хозяин, и урусы сюда даже не пробуют сунуться, потому что знают – кровью умоются, и никакие бомбы и ракеты им не помогут.

– Аллах на твоей стороне, эмир, – смиренно проговорил Сабир, невысокий, щупленький таджикский полукровка со сморщенным, похожим на печеное яблоко лицом. В середине восьмидесятых его призвали в армию из родного кишлака, и после месячного курса молодого бойца деревенский паренек оказался в Афганистане. Воевать против единоверцев Сабир не захотел и однажды ночью бежал с базы. Афганские партизаны ему поверили после того, как раненому офицеру он запросто перерезал горло. Потом воевал с Советской Армией, с войсками Наджибуллы. А затем, находясь в отрядах талибана, сражался с теми, кто пришел на смену ставленника Москвы.

Возле Ахмеда Касимова Сабир оказался как только тот приехал в учебный лагерь. Неприметный таджик выполнял при слоноподобном вайнахе роль мальчика на посылках, выполняя различные поручения. Вскоре он стал для Пуштуна незаменимым. Все в одном лице: и ординарец, и слушатель (разглагольствовать о своем будущем величии Касимов любил), и даже в какой-то мере друг. Он, как тень, всегда был рядом.

Ахмед подозревал, что этого полукровку ему приставили не случайно, но этот факт мало его волновал. Даже наоборот. Хозяева Пуштуна знали о всех его действиях и были уверены, что он придерживается всех договоренностей. А то, что Сабир ему предан, как собака, в их условиях значит немало. Кроме того, он был хитрым, отважным, безрассудным, как самка гиены, защищающая свое потомство.

Хотя при всех достоинствах был у Сабира маленький недостаток, он был наркоманом и в свободное время любил посидеть с кальяном опиума. «При необходимости это можно использовать в свою пользу», – глядя на морщинистое лицо таджика, подумал Ахмед. Он еще долго осматривал все вокруг, потом оторвался от стереотрубы, потер глаза и удовлетворенно цокнул языком. Повернувшись к стоящему рядом помощнику, с пафосом произнес:

– Вот, Сабир, наша крепость. Пусть федералы нас вытеснили с равнины, захватили наши города, но здесь МЫ хозяева, и неверные ничего не смогут сделать. Их танки и пушки не смогут здесь развернуться, пехота застрянет на минных полях, ее выкосят наши пулеметы. Остаются еще вертолеты и самолеты, но и для этих тварей у нас кое-что припасено. Пусть только появятся.

Мы здесь продержимся до тех пор, пока политическая ситуация снова не поменяется в нашу пользу. И снова вернемся победителями. В очередной раз сокрушим колосс на глиняных ногах. Аллах акбар!

– Аллах акбар! – с почтением повторил Сабир, проведя ладонями по лицу. Затем, взглянув на Ахмеда, спросил: – Федералы опубликовали закон об амнистии тем, кто сдался. Как бы не побежал народ.

– Побегут единицы, – согласно кивнул Касимов, – побегут шакалы, но не они наша сила. Наша сила в полевых командирах, а они, как известно, непримиримые. Пока они живы, жива надежда на нашу победу. Их вряд ли федералы истребят. Аллах акбар.

– Аллах акбар.

Внезапно на Пуштуна нахлынуло непреодолимое желание высказаться о необходимости борьбы с неверными, но течение его мыслей прервало неожиданное приветствие: