– Это невероятно! Вы были в Лувре, в Прадо?

– Да. И в Лондонском музее современного искусства, иНью-Йоркском МоМА…

– И вы молчали?! Вы ничего мне не рассказывали?! –Он схватил меня за руки.

Что же ему рассказать, чтобы он не отпустил мои руки?

– Ну, там здорово, конечно…

– Какая вы счастливая!

Он отпустил их.

– У вас, наверное, такая интересная жизнь…

Я кивнула.

– Да, интересная. Только вот не знаю, что рассказать…

Мы смотрели друг на друга, и наши лица были так близки – и янаконец-то поняла смысл всех этих долгих часов, что я слонялась по музеям всегомира. Всё это было для того, чтобы однажды рассказать об этом Федору. В деревнеКошки. Держась за руки.

– «Мадонна» да Винчи очень маленькая, – вспомнилая.

– Да. – Его лицо приблизилось к моему.

– И она под пуленепробиваемым стеклом, – шепталая.

– Да, – шептал он.

– И вокруг всегда много народу.

Я взяла его голову в руки и поцеловала. Я целовала его оченьдолго. И никто из нас не хотел останавливаться.

– Доброе утро, Элла!

Как приятно, когда, проснувшись, сразу хочется улыбаться.

– Доброе утро, Федор.

Я поцеловала его глаза, нос, лоб. Я улыбалась.

Солнце светило через распахнутое окно, во дворе кричалипетухи.

– Петухи! – с восторгом прошептала я.

– И куры, – подтвердил Федор, – и ещё коза.Её зовут Изольда.

– Какое подходящее для козы имя! – восхитилась я.

Я готова была восхищаться чем угодно этим утром.

– Что ты хочешь на завтрак? – Федор взял мою рукуи нежно поцеловал пальцы.

– Маракуйю с чёрной икрой. И одну ложку овсянки.

Я улыбнулась.

– Эй, не грусти, я же пошутила!

У Федора было такое несчастное лицо, что я бросилась ему нашею.

– Я даже не знаю, что такое маракуйя, – сказал он.

– Зато ты знаешь, что такое супрематизм. – Я судовольствием произнесла новое слово. – Так чем же мы будем завтракать?

– Маруся сейчас принесёт молоко и яйца. Я могу сделатьтебе яичницу. Ты, наверное, не любишь яичницу?

– Обожаю! – воскликнула я. – Я просто обожаюяичницу! А кто такая Маруся?

– Соседка. Она приносит мне молоко, яйца и творог.

– Я обожаю Марусю!

Мне хотелось кричать и прыгать. И обниматься.

– И я обожаю тебя! Я обожаю тебя, Федор!

Он застенчиво улыбался. И всё время целовал мне руки.

– Как здорово, что сломалась моя машина! Тем более, чтоона вообще не моя!

– Мне не верится, что все это на самом деле…

– И мне не верится.

– Ущипни меня.

В дверь постучали. Невероятных размеров Маруся, с белойкосой вокруг головы а-ля-Тимошенко, принесла молоко и яйца.

– Маруся, я вас обожаю! Мне так хотелось молока! –Я кружилась вокруг Маруси в огромной пижаме Федора. – Маруся, вы такаяаппетитная!

Маруся подозрительно смотрела на меня и молчала.

Федор проводил её до двери.

– А это что? – Я стянула покрывало с большогохолста, который был прислонён к стене у входа.

Очень красивый портрет. Молодая девушка держит в рукахкувшин.

Я смотрела в глаза девушки, и мне казалось, что я знаю всё,о чём она думала.

– Это полотно может стать гордостью нашегомузея, – сказал Федор. – Сестра художника выставила его на продажу,очень дёшево, ровно за столько, сколько ей нужно на операцию. Чтобы город могкупить эту картину и оставить её себе.

– И что город?

– Пока ничего. Но я надеюсь. Всё-таки они должныпонимать, что за такие деньги…

– За такие деньги кто-нибудь купит её себе домой!

– Что ты! Это должно быть в музее. Это должны видетьлюди.

– Ну, а где мой завтрак? Моя яичница? Хочу яичницу!Хочу яичницу!

– Бегу. Бегу делать тебе яичницу! Если тебе нужночто-нибудь ещё, только скажи. И я сразу побегу. Лучше даже специальночто-нибудь придумай, мне хочется что-то делать для тебя. И как же тебе идёт мояпижама!

– Это потому, что она твоя.

– Это потому, что ты такая красивая.

– А вчера ты хотел меня усовершенствовать!

– Я был дурак!

– Яичницу! Яичницу!

Он поставил на стол глиняный кувшин с молоком.

Я пила молоко прямо из кувшина. Раньше я ненавидела молоко.

– Стой! Замри! – воскликнул Федор. Я не успеладонести кувшин до рта.

– Как же вы похожи! – прошептал Федор. Он схватилкартину с девушкой и поставил её на стол, прямо передо мной.

– Посмотри! Это же твой портрет!

– Я сначала, когда увидела, что картина закрыта пледом,подумала, что ты прячешь от меня изображение своей любимой…

– Да, это изображение моей любимой. Но я это понялтолько сейчас.

– Ты имеешь в виду меня?

Он кивнул.

Какое восхитительное утро!

– А можно мне у тебя немножко пожить?

– Пожить?! – Федор вскочил и ударился головой обалку. Так же, как вчера Владимир.

– Да, пожить.

Он обнял меня.

– Скажи ещё раз, – попросил он.

– А можно мне у тебя пожить?

Мы смеялись, мы целовались, мы пили молоко из кувшина.

Пока в дверях не появился Серёжа.

– Будем считать, что я не в бешенстве, – сказалон.

А мне уже казалось, что Серёжа существует только в моёмвоображении.

Он был зол, не свеж, от него пахло перегаром.

– Серёга! – воскликнул Федор, кидаясь к нему спротянутой рукой.

Мужчины пожали друг другу руки.

– А что она здесь делает? – Он кивнул на меня.

– Это моя гостья! – с гордостью произнёс Федор.

– Вот как? И давно вы знакомы? – Серёжа уселся застол и положил ноги, едва не скинув кувшин с молоком.

– Почему ты спрашиваешь? – Федор продолжал стоятьв дверях.