– Сто тысяч флоринов, ни больше ни меньше, – ответствовал чужак.

Мирелла, не сдержавшись, удивленно вскрикнула. Бургомистр чуть не сверзился из окна. Он ухватился за створки и захлопнул их с сердцем. Мирелла пожалела, что не окликнула его вовремя, чтобы испросить еды. Теперь придется выкручиваться самой, тоже воровать.

Она оборотилась к чужаку, который, очевидно, вконец потерял разум, коли запрашивает такую небывалую награду.

Чужак, будто прочтя Миреллины думы, пояснил:

– Во всяком деле, сударыня, нужно уметь ждать. Вскоре вы в том убедитесь.

И он решительно уселся на край помоста, как бы готовясь к долгому ожиданию. От обращения «сударыня» Мирелла покраснела. Слово сие жгло ей щеки. Столь нелепо звучало оно при ее никчемном виде, что сомнений быть не могло: чужак сказал его в насмешку. Она отступила в тень дома. Но любопытство удержало ее на площади.

Время шло. Чужак ждал, а Мирелла наблюдала за ним. Первым делом он вычистил лоскутом флейту изнутри. Мирелла надеялась, что он сыграет еще, чтобы занять время. В мертвом, безмолвном городе добрый наигрыш ободрил бы и поднял их дух. Но, кончив холить флейту, чужак убрал ее в дорожный мешок.

И всё же Мирелла осталась недаром, ибо следом он сделал нечто немыслимое. Он вынул книгу. И спокойно принялся листать ее, вот так, сидя посреди улицы. Мирелла стояла, разинув рот. В Гамельне книги имелись лишь у бургомистра, двух-трех членов магистрата да еще у священника. Бургомистр владел не меньше чем восемью томами, что говорило о размахе его богатства. Книги те хранились в особом ларе и затянуты были в кожу, дабы схоронить их от пыли и влаги. И чтобы вынес он их под открытое небо – то было немыслимо, невозможно. Вид чужака на улице, листающего на коленях книгу, казался наваждением. То было всё равно, как если б вздумалось ему высыпать бриллианты на грязь мостовой для лучшего их пересчету.

Возможно, сие зрелище и подтолкнуло бургомистра к решимости, ибо он наконец отворил ставни. Через стекло показал он небольшой ларец. Чужак поднял голову с интересом. Он закрыл книгу, убрал ее и подошел ближе.

– В ларце лежит сорок тысяч флоринов, – сказал бургомистр. – Ежели сумеете очистить мой город, они ваши.

– Значит, мы сговорились, – объявил чужак.

Бургомистр унес ларец и поспешил затворить окошко.

Мирелла следила за их разговором со вниманием. Чужак потер руки. И оборотился к ней.

– Сударыня, – сказал он, – не соблаговолите ли указать мне, где остановиться на ночлег?

Мирелла снесла вторую «сударыню» и знаком показала идти за ней.

Чужак оглядел трактир. И вошел в пустую залу. Явилась Лотхен, с лицом скорбным и недоверчивым. Чужак положил на прилавок золотой. Вмиг вся подозрительность сошла с ее лица. Уже многие недели трактир ее стоял без посетителей. Чужак был подарком небес.

– Добро пожаловать, путник, – приветствовала она его. – Храни вас Господь в радости, сытости и добром здравии. Я тотчас пойду обустроить вам комнату. Присаживайтесь, покуда ждете. Поднесу вам доброе ячменное пиво и легкую снедь, чтоб укрепили вы силы после долгой дороги.

Гастен – так звался чужестранец – окинул придирчивым взглядом трапезную залу и спросил:

– Сколько будет стоить ночлег и стол?

Лотхен оглянула гостя с головы до ног и прикинула: добротные одежды, заплечная сума крепкой кожи, звонкий кошель, уверенный взор повышали цену, но юные лета, чужеродство, неимение высоких покровителей – понижали. Кончив свои многомудрые исчисления, она объявила:

– Десять флоринов за ночь.

Чужак поморщился.

– Я дам вам два, – сказал он.

Лотхен будто поперхнулась. Но вдруг оба оставили свои деланые лица и взглянули друг на дружку в открытую.

– Где вы сыщете другого постояльца в городе с черным флагом? – спросил Гастен. – Я ваш единственный гость на эту неделю. Едва ли вы можете привередничать.

Лотхен скрестила руки на обширной груди.

– А у вас-то что за дела в нашем скорбном граде? Вы сюда пришли с каким-то умыслом, уж это точно. Вам нужен ночлег. Мой двор пуст и потому чист от заразы. И сама я в добром здравии. Где еще найдете вы столь верное и безопасное жилье?

Карты были открыты.

– Шесть флоринов, – сказала Лотхен.

– Пять.

– Заколото-заметано. – Лотхен протянула свою ладонь.

Они ударили по рукам.

– Сочтемся – а там и слюбимся, – сказал Гастен, задержав ладонь трактирщицы чуть дольше потребного.

Замечание сие сопроводил он взглядом на ее призывные груди. Такие речи были трактирщице весьма по душе.

– Мы хорошо поладим, – отвечала она со смехом. – А покамест садитесь, подам вам наконец чего-нибудь выпить.

Чужак осмотрелся. Все столы пустовали. Пить в одиночку в столь обширной зале – веселия мало. По тени, что виднелась в дверном проеме, он догадался, что маленькая голодранка так и стоит перед трактиром, наблюдая за ним.

– Сударыня, – крикнул он, – составьте же мне компанию! Входите, выпейте со мной.

Мирелла снаружи слышала его слова, но не уразумела. Ни в жизнь бы не поверила она, что некто может пригласить ее выпить с ним. Чужаку пришлось дойти до дверей и повторить приглашение. Мирелла вылупила глаза. Кровь прихлынула к ее коже, сперва точно застелив лоб красным покровом, потом сбежав и на плечи.

Пригнув голову, готовая отступить, водоноска взглянула на Лотхен. Трактирщица замахнулась было, словно хотела прогнать муху, но сдержалась. Портить столь удачный уговор, обидев единственного постояльца, было непозволительно. Сверкнув суровым взглядом, она принесла вторую кружку.

Мирелла медлила. Она привыкла держаться в стороне, быть неприметной. Первым ее порывом было вежливо отказаться, дабы не разозлить Лотхен, не накликать на себя ее гнев. Но у нее живот подвело от голода. Да и город, пустующий не первую неделю, уже не жил по прежним порядкам. Наконец, чужак со флейтой и книгой сильно ее занимал. Мирелла переступила порог.

Она села против незнакомца. И стала ерзать на стуле, исследуя новое сие положение. В сарае она всегда садилась прямо наземь. А в приюте, в детские годы, ютилась с другой ребятней на скамье. Сидеть вот так, в трактире, было для нее точно облачиться в новые одежды. Лотхен поставила на стол две пивных кружки.

Чужак поднял свою, желая сказать тост. Мирелла неловкой рукой взяла другую и подняла пред лицом. Она решила вторить всякому движению незнакомца, ибо не имела понятия, что должно делать.

– За чуму, – произнес чужак, подмигнув.

Мирелла остолбенела от такой дерзости. Чужак отпил пива. Водоноска наблюдала за ним. Потом решилась отпить в свой черед и поднесла кружку ко рту. Гладкость и холод стеклянного края были ей удивительны. С детства она утоляла жажду, хлебая воду из деревянной миски или из собственных ладоней.