– Спорю, теперь-то ты чувствуешь себя нелепо.

Не думаю, что очередной пациент этого джентльмена обрадовался бы, увидев за операционным столом меня, размахивающего скальпелем и увещевающего:

– Да все нормально. Я барристер. Но я закончил недельную резидентуру в Труне, да и тут будет присутствовать младший врач, к чьим рекомендациям я, возможно, прислушаюсь.

В какой другой сфере общественной жизни мы позволяем любителям выполнять функции квалифицированных специалистов? Никто не стал бы в здравом уме предлагать сделать образование более дешевым, набирая в качестве учителей волонтеров. Мы не позволяем желающим попробовать себя в роли анестезиолога работать в частных больницах, стоимость строительства которых была значительно уменьшена за счет привлечения архитекторов-самоучек и кого-то, кто прочел в «Википедии» статью про «Инженерное дело». Когда же речь заходит об уголовном правосудии, мы с радостью перепоручаем сугубо юридические функции простым обывателям. Более того, опыт подсказывает, что процесс отбора и обучения уделяет недостаточное внимание таким более обширным, но не менее важным навыкам, как логическое и критическое мышление.

Официальные критерии, которые должен применять местный консультативный комитет при наборе новых магистратов, звучат как «хорошая репутация; надежность и чувство долга; социальная осведомленность; здравое суждение; отзывчивость и коммуникабельность; зрелость и твердый характер». Вместе с тем не предусмотрено никакого экзамена на критическое мышление, который теперь принято проходить при устройстве практически на любую вакансию специалиста или управленца, причем прошедшие через этот процесс люди все как один отмечали зацикленность на том, «как много волонтерской работы» ты делал раньше. Одной моей коллеге-солиситору, подавшей заявку на должность магистрата, было отказано по причине того, что из-за восьмидесятичасовой профессиональной нагрузки в неделю она проделала недостаточно «неюридической волонтерской работы» в свое свободное время. Когда система отбора отдает предпочтение кандидатам, которым способности к правовому анализу и критическому мышлению достались по результатам лотереи, в конечном счете мы получаем несоразмерно большое число успешно прошедших отбор кандидатов, которым по меньшей мере не хватает способностей делать выводы, выявлять допущения, строить дедуктивные цепочки, приходить к умозаключениям, а также истолковывать аргументы и давать им оценку.

Установленный и избитый факт уголовной практики заключается в том, что если провести день в магистратском суде, то уйдешь оттуда с полным мешком логических ошибок, внутренних возмущений и примеров извращения здравого смысла, которыми будешь потчевать в тот вечер своих коллег по адвокатской конторе. Что возвращает нас обратно к Кайлу, которого в конечном счете пускают в зал суда, чтобы с ним разобраться. Он признает свою вину по обвинениям в нахождении в чужом транспортном средстве, взятом без согласия владельца. После краткого изложения мною данных фактов перед магистратами слово берет солиситор Кайла, чтобы просить о смягчении приговора. Он говорит начистоту: Кайл хочет отправиться за решетку. Он старался по полной выполнять назначенные ему в наказание общественные работы, однако у него ничего не вышло. Он считает, что ему недостает дисциплины, чтобы сотрудничать с надзорными лицами и выполнять неоплачиваемую работу. Он сломленный продукт сломленного общества, для которого нет надежды. Он призывает суд отправить его в учреждение для малолетних преступников (в данном случае под «малолетними» подразумеваются люди в возрасте от 14 до 20 лет). Вопиющий подтекст всего этого для знающих людей заключается в том, что для Кайла несколько недель прохлаждаться со своими приятелями в тюрьме кажется куда менее обременительным, чем следующие полгода дважды в неделю выползать из кровати и тащиться на автобусе в офис службы пробации для встречи со своим инспектором. Разумеется, ожидающий его ужас первого тюремного заключения сразу же рассеет его иллюзии, однако Кайл, еще не познавший жизни за решеткой, уверен, что это плевое дело. Впрочем, магистраты, казалось бы, уловившие гениальный замысел Кайла, не спешат мириться с его неверием в собственные способности. «Послушай, – председатель магистратов обращается напрямую к Кайлу, – мы не хотим отправлять тебя за решетку. Ты молодой парень с плохим прошлым, однако мы немало прочитали о тебе в старых отчетах твоего инспектора и полагаем, что у тебя есть перспективы. Ты умен. Ты все схватываешь на лету. Если ты будешь работать над собой с тем же усердием, с которым скручиваешь с автомобилей навигаторы, то сможешь добиться чего-нибудь в своей жизни. Так что мы попросим тебя – пожалуйста, Кайл, скажи, что ты готов принять помощь службы пробации, выполнять общественную работу, и мы не станем прерывать твоего текущего наказания».

Но Кайл стоит на своем. Он лично отвечает:

– Я так не могу.

Не просто не хочет – не может. Это выше его сил.

– Вздор, молодой человек. Ваш инспектор в данном отчете утверждает… к слову, а мы можем вызвать его инспектора в суд?

В офисе службы пробации сообщили, что инспектор Кайла может явиться в течение часа. Разбирательство приостанавливается, и мы разбираемся с другим делом. Час спустя инспектор службы пробации уже стоит за свидетельской трибуной, присоединившись к магистратам в их тщетных уговорах Кайла согласиться на общественную работу. Но все безрезультатно.

Магистраты просто так не отступают. Они прибегают к другим аргументам.

– А твоя мама сегодня присутствует в суде?

Конечно же нет. Родители Кайлов этого мира никогда не приходят в суд.

– Но она ведь сможет явиться, если мы прервем рассмотрение дела еще на час?

Два часа спустя заявляется мама Кайла в пижамных штанах. Магистраты быстро переманивают ее на свою сторону, и она присоединяется к их призывам в адрес своего непокорного сына.

– Ты ведь хороший мальчик в душе. Не будь, как твой отец и твои братья. Ну давай же, Кайл, – уже хором призывали они.

– Мы верим в тебя. Мы верим. Мы. Верим.

К шести часам вечера – по прошествии где-то четырех часов с начала суда – решимость Кайла дает слабину. «Может быть» быстро превращается в уверенное «да», и, ко всеобщему изумлению, этот строптивый молодой человек прямо на глазах превращается в испуганного, заплаканного, побитого ребенка, которого магистраты разглядели в нем с самого начала.

– Я правда хочу, чтобы мне помогли, – всхлипывает он. – Я не хочу провести всю свою жизнь по тюрьмам. Ты права, мама. Вы правы, ваше величество (это был самый уморительный вариант неправильного почтительного обращения к магистратам, который я только слышал). Я все сделаю. Я буду работать.

Магистраты обмениваются улыбками. Они улыбаются Кайлу. Кайл улыбается своей маме, которая улыбается инспектору службы пробации, который, в свою очередь, улыбается солиситору. Было бы мне кому, и я тоже бы улыбнулся. Вот для чего нужен мировой суд. Чтобы, закатав рукава, разрешать проблемы и менять жизни людей к лучшему.