Я, конечно, таяла.

Вскоре я поняла: с его стороны то странное происшествие не было пьяной выходкой. Просто, если Олега заставляли играть что-то банальное, незначительное – тут-то он и начинал выделывать разные фортели. Один раз, во «Вкусе черешни», понес отсебятину, считалочку какую-то вставил в текст. И из-за кулис это видел Ефремов. Смотрел, смотрел, а потом давай хохотать… И никак Даля не наказал.

Так уж случилось: Олегу прощали в театре все. Перед его невероятным обаянием, добротой, искренностью никто не мог устоять. А уж то, что он очень талантлив, мы поняли сразу. Так что ни один артист, включая самого Ефремова, не пользовался у нас такой свободой.

Вот отчего Олег сразу пришел в восторг в «Современнике» – так это от нашего товарищества. Что и говорить, такого коллектива, где бы все друг другу помогали и были буквально одной семьей, наверное, нигде больше не было. У некоторых наших артистов он даже жил! Сначала нашел приют у Гали Соколовой. У нее, в отличие от многих, была собственная квартира. Когда мы были на гастролях, Галя скупила на аукционе в антикварном магазине мебельный «Лом». Мы его собрали, починили и в итоге стали обладателями шикарной мебели красного дерева. В эту уютно обставленную квартирку к Гале толпами ходили наши молодые артисты. Надо же было им где-то собираться, а рестораны не по карману. Приходил туда и Олег. Бывало, он засиживался в театре допоздна, и Галя говорила: «Ночуй у меня». Далю у Гали страшно нравилось, там все было в его вкусе. Хозяйка подавала вкусный кофе и всегда узнавала вкусы гостя, спрашивала: «Что тебе приготовить?» А Олег обожал, чтобы за ним ухаживали.

Еще он подружился с Люсей Крыловой, женой Табакова. Она ведрами и противнями заготавливала различные блюда и приносила все это в театр, чтобы покормить наших артистов. Особенно хорошо Люсе удавалась капуста, которую Олег обожал. Крылова вообще у нас была уникальный мастер на все руки. Если кому-то надо, запросто могла положить плитку, починить розетку, поменять в ванной кран. Олега это страшно удивляло, потому что сам он был человеком не хозяйственным. И у нас многие парни такими были, потому что быт в то время для нас не существовал. И, тем не менее, мы неплохо жили, потому что у нас была такая система: за все услуги благодарить концертами.

Как-то Даль попал в больницу и сразу врачам сказал: «Ребята из «Современника» для вас сыграют прямо здесь!» Мы, конечно, с удовольствием дали небольшое представление для врачей. Вы представляете, как его после этого лечили? Впрочем, мы так частенько расплачивались за услуги: ходили по родильным домам, больницам, школам… Иногда даже и просто так, если попросят. Даль от участия в таких мероприятиях не отказывался.

Его приводила в восторг система, в которой можно было прожить без копейки. Денег-то у него почти никогда не было. Зарплата у него была очень маленькая – всего рублей 90. Ну, это я так помню. А сам он, когда его спрашивали: «Какая у тебя зарплата в «Современнике»? – искренне отвечал: «А я не знаю!» Совершенно бессеребренник! Вот снимет с себя последнюю рубашку и отдаст, легко одолжит любому встречному последние деньги и тут же об этом забудет. Даля даже Миша Козаков, его ближайший товарищ, бывало, упрекал: «Олежек, ты живешь по уставу раннего «Современника»! Но того «Современника» уже нет. Мы уже даже не студия…» Хотя, если честно, Миша и сам большим умением считать деньги не отличался. Они с Олегом вместе чудили. И ни в чем себе не отказывали, хотя их желания порой очень дорого стоили.

Помню, поехали мы на гастроли в Польшу. Конечно, большое событие! Все очень хотели поехать, и Олег тоже. При этом он чуть не вылетел из списка выездных. Потому что на комиссии в райкоме, которую нужно было пройти перед поездкой, ему задали какой-то вопрос, на который следовало дать политически грамотный ответ. А вместо этого Даль с достоинством заявил: «Я отвечать не буду! Вы газеты читали? Вот считайте, что я так вам и ответил, как там написано!» Каким-то чудом его все-таки выпустили…

Надо сказать, у многих из нас к этому времени уже были семьи, дети. И, конечно, оказавшись в стране, не знавшей дефицита, нам хотелось что-то купить, пользуясь случаем… Естественно, мы только и думали, как сэкономить суточные. И утром по коридорам нашей довольно приличной гостиницы разносился запах каши, которую мы приспособились варить в чашке с помощью кипятильника. Заливали крупу кипятком, а потом накрывали подушкой, через час кашу можно есть! А на обед у нас были консервы.

Миша с Олегом ничего не готовили, у них и кипятильников с собой не было. Каждый вечер они, надев элегантные шляпы и пальто, отправлялись в настоящий бар. При этом Олег говорил артистам: «Что вы жметесь? Разве не стоит хоть раз позволить себе пожить как люди?» И они с Мишей шли в бар, ели мясо и пили настоящий шотландский виски. Мы были в шоке, когда узнали, сколько это стоит! В конце концов, они остались совсем без денег. Но оба были очень довольны, что осуществили свои мечты.

Из-за того, что Даль позволял себе такие широкие жесты, некоторые считали, что он зазнался. Конечно, Олег мог на репетиции сказать: «Даль такого не играет!». Вот именно так – о себе в третьем лице. В кабинетах у начальников он вообще только такой тон использовал. Вероятно, так проявлялось его обостренное самолюбие. И тут же с рабочим сцены, буфетчицей, помрежем он говорил вежливо, задушевно и никакого высокомерия себе не позволял.

С Олегом порой было нелегко. Даже если он с тобой дружил – это ничего не значило. Сегодня он мог вести себя дружелюбно, а завтра наоборот. И уж конечно, он даже малейшей тени неуважения к себе не допускал, мгновенно давал отпор. В театре, посмеиваясь, его стали называть Лермонтовым. Известно ведь, что у Лермонтова был очень сложный характер. Олегу сравнение нравилось. Он как-то сказал: «Если б я жил в те времена, я бы и до двадцати лет не дотянул. Тогда ведь отношения выяснялись через дуэли… Да мне бы через день пришлось драться!» Вот это мальчишество в нем надо было понимать и принимать. И уметь на него не обижаться.

Мне тоже как-то раз совершенно неожиданно от Даля досталось. У него был замечательный голос. Он пел и на посиделках с бардами, в которых мы с мужем (Валерием Миляевым, физиком) принимали участие, и в спектакле «Вкус черешни». И мы с мужем решились предложить ему свою песню, чтобы Олег исполнил ее на телевидении. Это, кстати, была песня «Приходит время», которая потом стала очень популярной.

Мы договорились, чтоб Олег пришел к нам вечером. Казалось бы, так просто – показать песню. Но мой муж всегда очень переживал в таких ситуациях. Стеснялся, мучился, зажимался… А тут еще Олег с мрачным лицом сидит и никак его не ободряет. Под его гробовое молчание Валера спел… И тут Даль говорит: «Надо же! В то время, как мне вот-вот исполнится 33 года – возраст Христа – и я думаю, как мне дальше жить, что делать, мне предлагают петь такую легкомысленную песню». Я готова была сквозь землю провалиться от стыда. Он был так убедителен, когда это сказал… А потом Даль говорит: «Мила, ну хорошо. Я согласен, если ты договоришься, чтобы это сняли так: я исполняю вашу песню и в это время еду на велосипеде по ржаному полю». То есть он захотел музыкальный клип. А в то время никаких клипов еще не снимали, так что, конечно, мне пришлось об этой идее забыть. К счастью, песню потом взял Сергей Никитин, а за ним и Анна Герман.