проезжих-прохожих – дороги в Европе и в эти недобрые к путешественникам времена пустынными вовсе не были. Только вот и люди были куда осторожнее и излишнее нездоровое любопытство в подобных ситуациях проявлять вовсе не стремились – попробуй-ка на крик сунься, живенько огребешь, и хорошо, если по зубам, а то ведь и мечом запросто проткнуть могут.

Итак, для начала нужно было хоть что-нибудь вызнать, получив из того же герра Вандервельде всю возможную информацию, причем – не задавая прямых вопросов. Все это сильно напоминало Вожникову старую детскую игру – «да» – «нет» не говорить, «холодное» – «горячее» не называть. Что ж, коли уж на то пошло – поиграем!

– Хорошее вино, – сделав жадный глоток, похвалил Егор. – Вкусное. Поди, из Неаполя?

– Не, местное, – голландец улыбнулся, показав крупные белые зубы. – Из Мозеля.

– Славно. И все же как-то скучновато мы едем, так и состарюсь.

– Не успеете, – хмыкнул хозяин «Сесилии». – Хотя, признаюсь, ехать-то еще порядком. Однако парни у меня хоть куда, да и вообще, вряд ли кто осмелится напасть… с нашей то подорожной!

Тут голландец поспешно прикусил язык, сообразив, что сболтнул что-то лишнее. Егор тут же сделал вид, что ничего такого не расслышал, попросил еще вина, выпил, смачно закусив куском окорока.

Отправив обратно в возок, руки ему так и не сковали, забыли или не сочли нужным, ведь пленный князь вел себя более чем пристойно – не орал, не буянил, не дрался и не пытался бежать. Зачем зря народ расстраивать? Вот, когда нужно будет, тогда и можно подраться, коли возникнет такая нужда… именно нужда, а не потребность души, которая, честно сказать, у Вожникова давно уже возникла, и, будь князь человеком несдержанным, или – веди себя Вандервельде по-хамски… Что-то, наверное, и случилось бы… что-нибудь весьма несвоевременное, спонтанное и глупое.

А так… путешествовал он вполне комфортно: днем отсыпался в кибитке, а каждый вечер пил вино, подолгу беседуя со своим тюремщиком. Именно с голландцем, с ним одним, воины явно подчинялись шкиперу, боялись его, без нужды даже и подходить не осмеливались. Однако дисциплинка!

Иногда ночевали и на постоялых дворах, но узника все равно держали в повозке под строжайшей охраною, и все же, мало-помалу у Вожникова складывалась более-менее цельная картина. Он догадался уже, что везут его куда-то в самое сердце Германии, в Нюрнберг или еще дальше, на юг.

И ясно уже стало – к кому. К германскому и венгерскому королю Сигизмунду Люксембургу, так мечтавшему стать императором! А, может, он уже им и стал – выбрали. Тогда имеет ли смысл бежать? Сигизмунд явно не осмелится сделать хоть что-то плохое столь знатному пленнику, побоится… хотя – кто его знает, отморозков тоже хватало и среди императоров.

И тем не менее…

Пламя горящих в гулкой просторной зале свечей отражалось в лицах судей багровыми отблесками, не сулящими ничего хорошего подсудимым… среди которых был князь Егор и какой-то худой и сутулый мужчина с добрым морщинистым лицом и горящим взором.

Судьи только что возвратились из тайной комнаты, куда уходили на совещание, и приговор уже был вынесен, оставалось только лишь его огласить. Что, скинув с головы капюшон, и сделал один из собравшихся, оглядев всех ненавидящим взором фанатика:

– Ян из Гусениц, зовомый Ян Гус, бывший профессор… бывший ректор… бывший…

Слова отзывались в мозгу Егора холодным безжалостным эхом.

– Еретик! Еретик… еретик… еретик… По приговору суда, волею императора и святейшего папы… К смерти без пролития крови… к смерти… смерти… смерти…

– Некто, дерзновенно именующий себя фюрстом и королем Русии… королем Русии… Русии… Русии… Самозванец и еретик, смущающий людские умы… Еретик… Еретик… Еретик… К смерти… смерти… смерти…

И вот уже на узкой площади они стояли рядом у позорных столбов – бывший профессор Пражского университета Ян Гус… и Егор Вожников… Великий князь Георгий!

– Самозванец! Смерть ему, смерть!

У ног приговоренных к смерти уже лежали пухлые вязанки хвороста и дров, осталось лишь только поджечь… и ухмыляющийся палач в красном капюшоне, сплюнув, поднес к хворосту пылающий факел!

И сразу же занялось пламя, лизнуло Егора в щеки… и уже больше не отпускало… Затрещал вскипающий жир, и страшная, нестерпимая боль пронзила все тело…

– Не воруй, не воруй лес, ага-а-а! – подпрыгивая, грозил кривым пальцем палач, в котором Вожников тут же признал известного на весь район взяточника – помощника районного прокурора.

– Я не ворова-а-ал! – кривясь от боли, закричал Егор. – У меня лесопорубочный билет в порядке, сами видели… И знаю я, кто все это подстроил, знаю!

– И мы знаем! Все про тебя знаем, все-о-о!

Егор проснулся в холодном поту, уселся на полу в кибитке, обхватив руками голову. Князь прекрасно понимал – это был не просто сон, – видение. Наконец-то… Что ж, выходит, Сигизмунд все же решил перестраховаться, просто-напросто убрав своего самого опасного – в недалеком будущем – соперника. Принцип вполне понятный – нет человека, нет и проблемы. Сигизмунд еще довольно молод, умен и весьма хитер… но не мудр – социального опыта маловато. По такому же принципу – «человек – проблема» – он расправится и с Яном Гусом… сильно подставив своего старшего брата, короля Чехии Вацлава, и получив головную боль на долгие годы в виде знаменитых гуситский войн. Даже крестовый поход пришлось организовывать против войск Яна Жижки, громившего германских рыцарей более чем успешно. Да, крестоносцы победили, конечно – силы и ресурсы не сравнить! – но ведь все вполне могло обернуться иначе: как лет сто спустя – с Лютером. Тоже ведь точно такая же ситуация – погрязшая в грехах и роскоши официальная церковь, движение за реформацию, за возвращение к добродетелям, к традиционной христианской морали… за секуляризацию церковных сокровищ и земель. После сильно манило и короля Вацлава, и многих прочих очень даже могущественных феодалов, просто у чешского короля не хватило политической воли поддержать Гуса, а вот у неких германских князей с Лютером вполне получилось. Так и здесь могло бы, на сто лет пораньше.

Даже и то, что Гус был казнен, не сняло бы проблемы, нашелся бы кто-то другой – Иероним Пражский, Николай из Дрездена, да тот же Ян Жижка – по сути, чешский Томас Мюнцер. И вот это обернулось для восставших не очень-то хорошо: слишком уж ярко выраженный социальный момент и радикальные, с явным еретическим душком, идеи так называемых «чашников» оттолкнули от сторонников Гуса очень многих, и в первую очередь – рыцарей, бюргеров, прелатов – тех, кто имел уже и деньги, и силу, и власть. Именно эти слои поддержали… поддержат