Я вошел внутрь, убедился, что не горю, и позвал Джона. Тишина. Йоркширский терьер по кличке Собак сидел у моих ног и чуть пеной не заходился от лая. Я велел ему заткнуться. Потянулся к нему и тут заметил, что держу в руке игрушечный розовый телефон. Видимо, я зачем-то прихватил его с собой, прежде чем выйти из машины. Я отбросил его в сторону.

На фото в телефоне Нимфа Джон валялся на диване, в луже засохшей рвоты, от которой отчаянно пытался избавиться его умирающий организм…

Когда входишь в его дом с черного хода, нужно пройти через кухню в частично объединенную с ней столовую/гостиную, из которой Джон сделал нечто под гордым названием «салон». Джон превратил свой дом – то ли нарочно, то ли случайно – в доступную по средствам копию богатого дома из тех, что показывали в боевиках 1980-х годов. Мебель из черной «кожи», хромированные или стеклянные журнальные столики, огромная аудиосистема рядом с просто гигантским телевизором – и все это куплено с рук. Меня лично обстановка дома повергала в немой восторг: это же как пакет кокаина по цене крэка купить.

Мы с Джоном не говорим о финансах – да и много о чем еще. Мы оба знаем, что где-то там, в темноте, нас поджидает ссора, а потому просто не включаем свет. Я уже говорил, что по некоторым причинам не пытаюсь нажиться на нашем «цирке уродов», но его эти причины не касаются. Джон никогда не был фанатом офисного труда и, подозреваю, много чего пробует, от «интернет-консультаций» для страдающих одержимостью до продажи футболок. Иногда он предлагает мне присоединиться; я отказываюсь – думаю, он в курсе, что под этим отказом подразумевается «и тебе не стоит». Но он предпочитает считать, что я веду речь только о деньгах…

Гостиная была прямо передо мной, где-то за стеной справа стоял диван. Я застыл. Я знал, что тяну время. И мне было плевать.

На фотографии стоял стеклянный журнальный столик с наркотиками – самыми разными, ну просто шведский стол передозировки…

Я снова позвал Джона и снова не получил ответа. Я его и не ожидал.

Там, где кто-то поскромнее расположил бы обеденный стол, у Джона стоял бильярдный. На зеленом сукне темнело слово «СУДЬБА». Я провел рукой по ткани, осматриваясь. Джон подвинул бильярдный стол слишком близко к стене, и, подойдя к нему с одной из сторон, было невозможно полностью отвести кий назад при ударе – это ключевой момент стратегии: никому не хотелось, чтобы шар замер у дальнего борта. На белой стене виднелись царапины: кий ударялся в нее при отводе. За каждой отметиной стоял неудачный удар. На ковре в углу можно было разглядеть пятна: Кристал и Никки потратили два часа на боди-арт, из-за которого Джона потом арестовали (это был Хеллоуин, ясно вам?). На потолке осталось бледное пятно чили, появившееся там во время шумного завершения Ночи любимых стыдных фильмов (у Эми это «Сумерки», у меня – «Ох уж эта наука!», а у Джона – «Где моя тачка, чувак?»). Столько воспоминаний. Может, просто остаться здесь навсегда, перебирать их в памяти – и не нужно будет смотреть, что там в гостиной. «Если не смотреть, то это и не по-настоящему», – подумал я. Почему-то в голове эти слова прозвучали голосом Джона.

Заглянув в гостиную, я увидел над камином две огромные бензопилы, скрещенные лезвиями в тридцать шесть дюймов длиной. Собак все еще заливался лаем и то и дело подпрыгивал. Бесило это до усрачки.

Я заставил себя пройти вперед.

Из-за угла медленно показался диван: я увидел подошву конверса со звездами. Застывшая нога вывернулась под неестественным углом. Я почувствовал тошнотворный запах: так пахнет тело, в самый жуткий момент исторгнувшее из себя все лишнее.

Я зашел в комнату – и вот оно: вот и поток подсохшей рвоты, вот кофейный столик и лампочка с торчащей из задней части пластиковой соломинкой – его самодельная трубка. Стекло с одной стороны закоптилось – там, где он раз за разом грел лампочку зажигалкой. А вот пузырек с таблетками и шприц с… неважно с чем. Когда хочешь ширнуться днем по-быстрому, такого не случается. Сразу видна рука человека, который пришел домой и специально приготовил смесь, от которой перестанет биться сердце – без боли и страданий. Я в курсе, потому что и сам некоторое время интересовался этим способом.

Я пощупал пульс. Бесполезно. Кожа уже похолодела.

Половина моей вселенной погрузилась во тьму.

Я рухнул в черное кожаное кресло напротив дивана. Собак, видимо уловив мое настроение, наконец замолк.

«мне очень жаль»

Свои последние слова он запихнул в ебаную эсэмэску.

Придется сообщить Эми. Я попытался представить, что это будет за разговор. Придется разыскать отца Джона, в каком бы городе ни играла сейчас его рокабилли-группа. Придется разыскать его брата – если тот еще жив, конечно. Придется помогать с организацией похорон и копаться в вещах Джона. А может, не придется делать ничего. Может, он этого и не заслужил – ведь он бросил меня. Ведь он меня от такого раз пять отговаривал, а сам выбрал тот же легкий выход, за который отчитывал меня. Такими были его настоящие последние слова. «Оказывается, ты был прав. Другого выхода нет».

Почему бы тебе, блядь, просто не…

В глубине дома послышался какой-то шум.

Шаги.

В комнату вошел Джон – в руках у него была коробка печенья.

– Эй, ты «Орео» любишь? – спросил он. – Хочу кое-что попробовать.

Я вскочил на ноги и попятился в сторону кухни.

Глаза бегали туда-сюда, с Мертвого Джона к Живому.

– Назад, бля! – крикнул я.

Джон ткнул в труп печеньем и сказал:

– Он же ненастоящий.

– Какой пароль?

– «Анаконда», но это не важно. Этот тоже его сказал, а настоящий Тед еще жив. Фишка с паролем не работает: клоны, ну или двойники, перенимают ее, как и все остальное. Наверное, в мозгу у нас копаются или что-то в этом духе.

– Не двигайся, – предупредил я.

Осторожно подойдя к немертвому Джону, я ткнул его пальцем – удостовериться, что он не иллюзия. Удостоверился. Но все равно на всякий случай обхватил его поперек пояса и сжал, проверяя, не случится ли чего странного. Странного не случилось.

– Ладно. Ты не умер, да, это хорошо. Это ништяк. Погоди, что ты там про Теда говорил?

Джон посмотрел на диван.

– Стоп, а кто там тогда, по-твоему?

– Ты. Обкололся всем подряд и умер.

– Хех. А я вижу Теда. С отстреленным лицом. Я же в него выстрелил.

– Что-что сделал?

Джон вновь повернулся ко мне и рассказал все по порядку. Я откинулся на спинку кресла и уставился вдаль, отыскивая в его словах смысл.

– Во-первых, крышу сорвало не всю, я там был потом. С одного из углов исчезло несколько кусков кровли и фанеры. Во-вторых, говоришь, когда ты открыл дверь, из нее голуби вылетели? Как в фильме Джона Ву? Ты что, кино пытаешься по кадрам собрать?