Представив все это в очередной раз, Юленька немедленно отправилась на почту и отбила родителям телеграмму о том, что сразу после защиты ее отправляют стажироваться на объект помощником архитектора. Она извинилась за то, что не может приехать, обещала навестить семью сразу же после окончания практики, намочила бланк телеграммы несколькими слезинками и решительно отсекла возможность появления в отчем доме без обручального кольца, но с последствиями несостоявшейся регистрации брака. Уж слишком хорошо запомнился ей разговор матери с подругой, когда пришедшая к ним в гости женщина взволнованно сообщила, что дочь какой-то их общей знакомой вот-вот родит, а появления отца у ребенка в ближайшем будущем даже не предвидится. Мама тогда прижимала руки к груди и, округлив глаза, шептала с придыханием: «Какой позор! Нет, лучше умереть! Юля, даже не вздумай!» А отец лишь засмеялся, ободряюще потрепал по плечу шестнадцатилетнюю дочь и обратился к жене с укором:

«Ну ты скажешь тоже! Юленька — умница и никогда не позволит себе такого, правда, дочка?»

Девушка горячо закивала в ответ. Она и сейчас кивала, стоя у почтового окошка и думая о том, что никогда не позволит себе стать причиной несмываемого родительского позора, лучше которого сама смерть.

Таким образом, положение Юленьки было совершенно и безнадежно безвыходным. Она понуро плелась к дому, не разбирая дороги, наступая легкими кожаными ботиночками в чавкающую мартовскую жижу и не обращая внимания, что она хлюпает не только под тонкими подошвами, но уже и внутри обуви. Девушка не смогла придумать ничего более или менее стоящего для разрешения своей щекотливой ситуации. Ей отчаянно нужна была помощь и план дальнейших действий. Но пока в ежедневнике значился только один пункт: собрать вещи и переехать в общежитие. Там, по крайней мере, можно спокойно существовать и каждый раз, выходя на улицу, не надо осторожно оглядываться, чтобы проверить, не поджидает ли ее ненароком хозяин квартиры. Пока Юленька пребывала в тягостных раздумьях о своей дальнейшей неопределенной судьбе, мужчина несколько раз звонил, довольствуясь сбивчивыми оправданиями и горячими заверениями, что «непременно, вот-вот, скорее всего завтра» и т. д. Однажды он даже приходил. Вернее, Юленька думала, что это был он. Подойти к двери и посмотреть в глазок она так и не решилась, а хозяин квартиры, в свою очередь, оказался настолько деликатен, что не позволил себе войти в дом без приглашения. Хотя комплект ключей у него, конечно же, имелся. Девушка не была настолько глупа, чтобы не подумать об этом. И она думала. Думала о том, что наступит день, когда терпение мужчины лопнет и он нагрянет к ней средь бела дня, а того хуже — и ночи, да не один, а в сопровождении наряда милиции. Бесконечно испытывать удачу Юленька не считала возможным, поэтому тянуть с переездом не собиралась. «Сейчас же начну складывать коробки», — уговаривала она себя, механически переставляя замерзшие ноги.

Однако чему быть, того не миновать. Мужчина ждал ее у подъезда, и, когда Юленька его заметила, разворачиваться и уходить в обратном направлении было неумолимо поздно. Осторожно, но твердо он подхватил девушку под локоть и не отпускал все то время, что они ехали в лифте. В квартире он усадил мертвенно-бледную, не сводящую с него испуганных глаз, до боли закусившую губу квартирантку в кресло. Сел напротив и решительно приказал:

— Выкладывайте!

И Юленька выложила. Рассказ получился довольно длинным, то и дело прерываемым слезами, сморканиями и питьем воды. Хозяин квартиры ее не торопил, не перебивал и не задавал вопросов. Слушал молча, внимательно и, хоть ничем и не демонстрировал сочувствия, как-то неуловимо давал понять, что он априори на ее стороне. Он слушал именно так, как Юленька хотела, чтобы ее слушали: вдумчиво сопереживал, играл бровями — то недоуменно вскидывал вверх, то сводил к переносице, и только этой почти неуловимой мимикой выражал свое отношение.

Когда Юленька наконец замолчала, она почувствовала одновременно и огромное облегчение, которое ощущаешь всякий раз, раскрывая душу перед случайным попутчиком, и какой-то вязкий, намертво прилипший стыд из-за того, что позволила себе распустить нюни перед совершенно, по сути, посторонним человеком. Девушка постаралась взять себя в руки и уже спокойно, без всякого надрыва произнесла:

— Извините. Простите меня. Зачем вам мои откровения? Я сейчас уйду. Только соберусь и уйду. Вы скажите, сколько я вам должна. Я отдам, когда смогу.

Мужчина молчал, смотрел куда-то в сторону. Размышлял он о чем-то своем, но Юленька расценила его молчание как совершенно оправданное недоверие. Разве может здравомыслящий человек после всего услышанного рассчитывать на то, что сидящая перед ним глупая, беременная мышка в ближайшем будущем расплатится? Нет, девушка никогда не считала себя несимпатичной. Напротив, она казалась себе довольно интересной, и уверенность эта подкреплялась былыми заинтересованными взглядами молодых людей. Ладненькая, подтянутая фигура, не слишком густые, но блестящие, слегка вьющиеся светлые волосы, задорные голубые глаза, вздернутый нос и веселые детские ямочки на щеках — все это привлекало внимание и притягивало кавалеров. Но сейчас вконец измотанные нервы и забирающий последние силы ребенок вместо фигуры оставили Юленьке обтянутый кожей скелет с нелепо смотрящимся, словно приклеенным к нему животом. Глаза теперь не блестели, давно не мытые волосы потускнели, ямочки на щеках напоминали скорее горестные морщины, и даже нос, казалось, перестал стремиться вверх и как-то поник. И цветом своим, и поведением девушка напоминала себе мышь, которую с большей долей вероятности следует прихлопнуть, а не пожалеть. Она и не рассчитывала на жалость, поднялась из кресла, собираясь приступить к сбору своих пожитков.

— Сидите!

От этого резкого, неожиданного окрика Юленька как подкошенная повалилась обратно.

— Я правда отдам, — залепетала она неуверенно, сама себя презирая за то, как жалко и унизительно выглядят ее сбивчивые обещания.

— Да-да, хорошо. Отдадите. Я понял, — мужчина сам вскочил со стула и зашагал по комнате из угла в угол. Он ходил и бормотал какие-то незнакомые Юленьке фамилии. «Знакомых в органах вспоминает», — решила девушка и вжалась в кресло еще сильнее.

— Булатников. Нет, не пойдет. Может быть, Корнеев? — продолжал вести этот нелепый диалог с самим собой хозяин квартиры. — Нет, Корнееву подавай громкие имена. Тогда кто? Шепелев? Нет. Хорько? Не вариант. А если Ставицкий? Да, Ставицкий. Почему бы и нет? Можно попробовать, — он достал мобильный и, отыскав в списке нужный контакт, быстро набрал номер. — Сергей? Да. Это я. Надо же, узнали… Спасибо, спасибо, своим чередом. Видите ли, нужна ваша помощь. Вопрос щекотливый. Да, смогу. Да, подъеду. Хорошо, договорились, через час.

«Я пропала, — поняла Юленька. — Меня посадят».

— Никуда не уходите! — приказал еще раз мужчина и направился к двери. Но прежде чем выйти из комнаты, обернулся и посмотрел на Юленьку с каким-то мучительным сомнением, будто размышляя о чем-то и взвешивая все «за» и «против».

— Правильно, что сомневаешься, — проговорила девушка, как только за мужчиной захлопнулась дверь.