Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вздрогнув от неожиданности, она обернулась. Дверь каморки, расположенной напротив лифта, приоткрылась, придерживаемая грязной рукой, унизанной кольцами. Кроме руки, Трой разглядела тяжелые складки черного атласного платья, ряды разноцветных бус, три четверти полного лица и взбитые в пышной прическе волосы.
В тот же миг у нее возникло ощущение, словно ее поймали за не совсем пристойным занятием. Все, что Трой знала по-французски, немедленно вылетело у нее из головы.
— Pardon, — заикаясь, проговорила она. — Je desire… je cherche… Monsieur Garbel… le nom Garbel[7].
Женщина произнесла нечто оставшееся для Трой загадкой. Тогда она сказала: «Je ne parle pas Francais» и добавила, подумав: «Malheureusement»[8]. Женщина издала звук, в котором явственно слышался ропот на судьбу, и вперевалку выползла из каморки. Она была необычайно толста и при ходьбе опиралась на палку. Ее глаза напоминали черные смородины, утонувшие в сыром тесте. Она ткнула палкой в один из верхних ящиков, и Трой вдруг узрела до боли знакомый почерк, выцветшие чернила и надпись «П. Е. Гарбель».
— Ah, merci[9], — воскликнула она, но толстуха презрительно покачала головой и повторила фразу, которую она уже говорила прежде. На этот раз Трой кое-что сумела разобрать: «Pas chez elle… il y a vingt-quatre heures»[10].
— Нет дома? — громко переспросила Трой по-английски. Женщина пожала массивными плечами и направилась обратно в каморку.
— Могу я оставить записку? — прокричала Трой в широкую спину и, напрягая память, выговорила: — Puis-je vous donner un billet pour Monsieur?[11]
Женщина посмотрела на нее как на сумасшедшую. Трой порылась в сумочке, вытащив записную книжку и огрызок карандаша, при этом наброски портрета Рики, сделанные в поезде, упали на пол. Толстуха не без интереса взглянула на них. Трой быстро нацарапала: «Заходила в 11.15. К сожалению, не застала вас. Ждем завтра к обеду в гостинице «Королевская». Она подписалась, сложила листок и вывела сверху: «мсье П. Е. Гарбель». Передав записку толстухе (по-видимому, консьержке?), Трой наклонилась, чтобы собрать рисунки, и едва не уткнулась носом в пыльный подол, нижние юбки сомнительной чистоты и разбитые туфли. Выпрямившись, она увидела, как консьержка водит толстым пальцем с траурной каймой под ногтем по имени адресата. «Должно быть, не может разобрать мой почерк», — мелькнуло в голове у Трой, и она принялась тыкать пальцем попеременно то в табличку над ящиком, то в записку, натужно улыбаясь и кивая головой.
— Гарбель, — повторяла Трой, — Гарбель.
Она вспомнила о чаевых и вложила в пухлую руку двухсотфранковую бумажку. Эффект был мгновенным. Женщина расплылась в улыбке, обнажив черные гнилые зубы.
— Мадемуазель, — сказала она, игриво помахивая запиской.
— Мадам, — поправила ее Трой.
— No, no, no, no, Mademoiselle[12], — настаивала толстуха с притворной любезностью.
Трой решила, что ей пытаются сделать комплимент. Она изобразила укоризненный взгляд, а затем, вяло махнув рукой, ринулась к выходу.
Рики и Рауль, сидя в машине, были заняты оживленной беседой. Трое самых отчаянных мальчишек расположились на подножке автомобиля, остальные играли в чехарду, явно желая привлечь к себе внимание.
— Милый, — сказала Трой, когда они тронулись с места, — ты говоришь по-французски гораздо лучше меня.
Рики скосил на нее хитрый взгляд, глаза у него были ярко-голубыми с черными, как и волосы, ресницами.
— Naturellement![13] — произнес он.
— Не строй из себя бог знает что, Рики, — рассердилась мать. — Ты чересчур высокомерен. Наверное, я тебя плохо воспитываю.
— Почему?
— Опять?! — грозным тоном отозвалась Трой.
— Ты видела мистера Гарбеля, мамочка?
— Нет, я оставила ему записку.
— Он придет к нам?
— Надеюсь, — ответила Трой и добавила, немного подумав: — Если он существует.
— Если он пишет тебе письма, значит, он существует, — резонно заметил Рики. — Naturellement!
Рауль привез их на маленькую площадь и затормозил напротив гостиницы.
В этот момент консьержка из дома номер шестнадцать по улице Фиалок, просидев минут десять в мрачной задумчивости, взяла телефонную трубку и набрала номер замка Серебряной Козы.
Аллейн и доктор Баради стояли по обеим сторонам кровати мисс Трубоди. Горничная, пожилая сухонькая женщина, почтительно отошла к окну. Она перебирала четки, бусинки тихонько постукивали под ее пальцами.
Щеки больной, по-прежнему лишенные поддержки вставных челюстей, глубоко запали, кожа на носу и на лбу натянулась, отчего лицо больной казалось маленьким, как у обезьянки. Рот представлял собой ямку с неровными складчатыми краями. Мисс Трубоди храпела. При каждом выдохе края ямки приподнимались, а при каждом вдохе засасывались внутрь, так что какие-то признаки жизни, пусть и не слишком привлекательные с виду, присутствовали. Почти безволосые надбровные дуги сошлись на переносице, словно мисс Трубоди хмурилась неизвестно чему.
— Она будет находиться в таком состоянии несколько часов, — сообщил Баради. Он вынул из-под простыни руку пациентки. — Я не жду перемен. Она очень больна, но пока я не жду перемен.
— Звучит как вилланелла, старинная итальянская песенка, — рассеянно обронил Аллейн.
— Вы поэт?
Аллейн махнул рукой.
— Скажем так: никому не известный любитель.
— Уверен, вы недооцениваете себя, — сказал Баради, продолжая удерживать вялую руку мисс Трубоди. — Публикуетесь?
Аллейн едва не поддался искушению ляпнуть: «Одна-единственная тоненькая книжечка», но сдержался и ограничился скромным неопределенным жестом, который Баради снабдил привычным комментарием: «Мистер Оберон будет в восторге» — и добавил:
— Он уже чрезвычайно заинтересовался вами и вашей очаровательной женой.
— Должен признаться, — сказал Аллейн, — мистер Оберон произвел на меня громадное впечатление.
С видом человека, чье любопытство изрядно распалено, он взглянул на мясистое непроницаемое лицо доктора и не обнаружил на нем ни единой черточки, ни единого мимического движения, которые свидетельствовали бы о тупости или доверчивости. Кто он такой, этот Баради? Наполовину египтянин, наполовину француз? Или чистый египтянин? «Кто здесь заправляет? — размышлял Аллейн. — Баради или Оберон?» Баради, вынув часы и открыв крышку, бесстрастно взирал на Аллейна. Прошла минута, сопровождаемая постукиванием четок горничной.