Утомлённая конница перешла на шаг. Святослав подал знак, и тотчас турьи рога весело пропели «отдых». Всадники начали спешиваться, разминать затекшие ноги и спины.

Святослав, оказавшись на земле, потрепал своего коня по крутой шее, погладил умную морду.

– Дякую, Белоцвет, за бой ночной нелёгкий и скачку полуденную, хорошо, брат, очень хорошо!

Молодой стременной подскочил, желая помочь расседлать жеребца.

– Я сам! – остановил его Святослав. – Лучше воды свежей принеси.

Стременной скинул рубаху, развязал мех и с удовольствием окатил себя нагревшейся на солнце водой. Затем, подхватив второй пустой мех, побежал к кринице.

Дружина организованно располагалась на отдых – по десятку вокруг каждого костерка. Кто-то уже высекал булатом огонь, кто-то с наслаждением разминал сухожилия и мышцы с помощью известных каждому всаднику упражнений. С каждым таким упражнением напряжение уходило из суставов и позвонков, по телу разливалась приятная истома, сменяющаяся бодрой лёгкостью.

От небольших костерков из сухой травы потянуло дымком.

Святослав, омывшись принесённой стременным холодной водой, взял полоску конского мяса из тех, что положил под седло утром у Саркела, разрезал её засапожным ножом и стал насаживать на сухой одревесневший стебель перекати-поля. Жёсткое утром мясо теперь стало мягким, просолилось лошадиным потом и легко насаживалось на такой походный вертел. Стременной, напоив коня и задав ему овса из перемётной сумы, достал своё кресало и высек огонь. Весёлые языки Семаргла заплясали по степной траве, трепеща от каждого дуновения Стрибога. Святослав стал обжаривать мясо над костром. В это время подоспел второй гридень, прислуживавший Святославу. Вытирая травой засапожный нож, он выложил найденные в степи головки дикого лука, чеснока и корни сладкого катрана. Вместе со стременным они омыли найденные травы водой и уже чистыми сложили на попону перед Святославом, добавив сухарей из поторочной сумы.

– Ловкие у тебя, княже, гридни! Гляди, уже трав намыли, костёр развели. А мой как ушёл копать, так доселе и не вернулся! – с обычной весёлостью воскликнул Горицвет, появляясь, по своему обыкновению, неожиданно, будто порыв степного ветра.

Святослав невольно улыбнулся, впервые за последние сутки, – присутствие неунывающего друга всегда разгоняло мрачные мысли.

– Садись, брат Горицвет. Пока твой увалень обернётся, мы уже отполдничаем, – предложил Святослав.

Горицвет и не думал отказываться.

«Воин, что молодой волк, должен быть поджар, подвижен и всегда голоден», – говорили им опытные наставники. Эти слова пришли на ум Святославу, когда он увидел, с каким удовольствием все – от простых воинов до темников – поглощали свою нехитрую еду, обжигаясь горячим полупрожаренным мясом, со смачным хрустом жуя головки степного лука, чеснока, сухари и коренья, запивая всё это чистой криничной водой, вкуснее которой, кажется, не бывает на свете.

Тут подошёл и гридень Горицвета – полная противоположность своему начальнику: ширококостный, молчаливый и, словно девушка, легко впадающий в смущение.

– Давай, что принёс, да и сам поешь! – махнул ему Горицвет, принимая коренья и протягивая дымящуюся конину, насаженную на острие ножа. – Князя вон благодари да гридней его ловких, что нас с тобой жалуют да подкармливают, не то давно бы от голода извелись… – шутливо-строго журил он увальня.

Гридни Святослава прыснули со смеху. Горицветов прислужник сконфуженно засопел, не поднимая очей, сел неподалёку и стал быстро поглощать мясо. Вдруг Горицвет замер, перестал жевать и, прикрыв глаза, потянул носом:

– Эх, благодать какая, жареной дичиной потянуло!

– Это гридень воево… – стременной Святослава запнулся и тут же поправился, – гридень советника Свенельда двух перепелов подстрелил, я видел, когда за водой ходил…

– Видал? – обернулся Горицвет к своему слуге. – Двух перепелов! А ты и корня вырыть не успеваешь, вот как! – с деланой укоризной сказал молодой темник.

– Так я же… это… – краснея, как девица, оправдывался богатырь. – Сам ведь сказал, лишнего не надо, а то я раздобыл бы дрофу или стрепета…

– Ладно, в другой раз добудешь, тогда мы уж князя на трапезу пригласим, гляди, не оплошай у меня! – продолжал балагурить Горицвет.

Святослав понимал, что глубоко в душе друга лежал тяжёлый камень из-за дружинников, павших в ночном бою. Но другим было не легче, и Горицвет шуткой и весельем старался отвлечь друзей и развеять тоску.

Насытившись, Святослав собрал крошки и бросил их в тлеющий костерок – малая жертва Огнебогу.

– Сменить дозоры и всем отдыхать, пока Полуденник не смягчит жары! – велел он. И сам тут же улёгся на землю, свободно раскинув руки и ноги.

Сквозь прикрытые веки радужными бликами пробивалось солнце. Тело привычно расслабилось, потеряло ощущение веса, и вскоре возникло чувство полёта, будто он не лежал на земле, а парил в выси, подобно птице. Святослав перестал слышать, что творится вокруг; голоса, звуки, ржание коней – всё куда-то ушло, как вода в степную пыль. С высоты птичьего полёта он увидел весь лагерь – себя, лежащего с раскинутыми руками, дружинников, что ходили, сидели, лежали, лошадей, щипавших траву. Поднявшись ещё выше, увидел дозорных, стоящих на холмах. А потом, воспарив в самую небесную синь, обозрел всю степь в округе и не обнаружил ни войска чужого, ни лазутчиков, ни поселений. Насладившись ещё немного вольным парением, он устремился назад, к себе, лежащему неподвижно и почти бездыханно, и вошёл в своё тело. И лишь после этого уснул настоящим крепким, безо всяких волховских видений, сном.

Через два часа пение рогов разбудило лагерь.

Начальники выстроили сотни и тьмы. Снова древние курганы и могильники плыли навстречу, а поравнявшись, уходили назад, как возникает, некоторое время существует, а затем исчезает всё сущее в явском мире.

Никого, кроме уносящихся прочь степных обитателей, войско не встретило до самого вечера. А когда уже проскакал Вечерний Вестник и усталое Солнце двинулось к Сварожьему Поясу, чтобы покинуть там свой золотой воз и уснуть, дружина достигла поля, сплошь усеянного человеческими и конскими костями. Пожелтевшие от времени, ветра, дождей и солнца, они стали хрупкими. Некогда прочная броня доспехов проржавела, и сквозь латы и челюсти прорастала степная трава.

Святослав придержал коня, чтобы тот не наступил на человеческий череп. За ним остановилось и всё войско, озирая бранное поле. Сломанные копья, мечи и стрелы порой торчали, воткнувшись в дёрн, иные застряли в ржавой броне, навеки пригвоздив к земле воинский скелет, а то просто валялись там и тут. У останков, лежавших перед Святославом, стрела торчала меж шейными позвонками, а костлявая рука ещё сжимала ржавый меч, почти неразличимый в жухлой траве.

– Верно, злая сеча шла на поле сём, – промолвил Святослав.

– Гляди, а шелом-то русский! – воскликнул кто-то из воинов, указывая на островерхий шишак в траве.