Другой, спешившись, тоже внимательно оглядывал останки.

– И кольчуга, похоже, нашего плетения! – указал он на куст степной колючки, что проросла сквозь костяк и слегка приподняла его, как бы на обозрение. – А меч как будто варяжский, – продолжал воин, разглядывая широкий обломок. – А вот эти наконечники от стрел – хазарские, и меч однолезвийный согнутый. Похоже, тут хазар кто-то крепко бил! – заключил воин.

– Отец мне сказывал, как при княжении светлого князя Игоря, – молодой Горицвет взглянул на Святослава, – хазары коварно истребили наше пятитысячное войско, что из земли Ширванской ворочалось с добычей великой. Может, это они?

– Те русы полегли у моря Хвалынского. Мыслю я, сие поле сечи есть Руриково, я о нём от деда слыхал, – отозвался подъехавший Свенельд. – Деда моего тоже Свеном звали, и он, княже, с твоим дедом Руриком бился с хазарами за нашу Киевщину. Через неё ведь идут торговые пути из Тьмуторокани, Синдики и Хвалыни к фрягам, готам и иным народам, что далеко за Лабой живут. Хазары издавна хотели те пути перенять и уже осели в Киеве, но Рурик с Ольгом, слава Перуну, избавили Русь от этого зла. Объединённые силы варягов-руси со словенцами и прочими народами выступили тогда против хазар и дали решающий бой, освободив земли до Дона-реки…

Святослав слушал молча, потом, повернув коня, князь стал лицом к войску и громко изрёк:

– Поелику здесь кровь русская лилась, воздадим же, друзья, почести нашим отцам и дедам-прадедам, что на поле сечи умерли, но землю Русскую не отдали врагу, а нам, детям и внукам своим, оставили. И нам, на них глядя, так же поступать следует!

С этими словами он вынул меч и прислонил к правому плечу. Уже порозовевшие солнечные лучи бликами отразились на княжеском клинке, а затем, множась, побежали по рядам воинов, по мере того как сотня за сотней, тысяча за тысячей обнажали свои булаты.

Вслед за князем полки стали обтекать священное поле, отдавая умершим последние почести. Багровеющее солнце блистало на обнажённых клинках, будто кровь павших стекала по ним с небес на землю.

Когда все полки прошли мимо скорбного поля, Святослав велел выстроиться широкой подковой, чтобы слова, сказанные им, услышали даже в последних рядах. Быстро заняв привычные места, дружина замерла.

– Друзья мои! – зычно провозгласил Святослав. – За моей спиной – поле русской славы. Я слышу, как Матерь-Сва бьёт крылами и поёт нам о подвиге отцов наших, дедов и прадедов. И ещё я слышу, как она воспевает имена наших собратьев, что отдали свои жизни прошлой ночью у стен Саркела, ибо слава наша – едина! Умирая с честью на поле брани, мы обретаем бессмертие в войске Перуновом, соединяемся с Богами и Пращурами, а слава наша перетекает к Матери-Славе и становится вечной! Потому здесь, у Священного поля, желаю я нынче отметить храбрость тех, кто отличился во вчерашней битве с хазарами, и перед ликом всех назвать их боярами. Темники! – обратился он. – Реките по порядку, кто из ваших дружинников был самым храбрым и умелым в сече.

Тронув коня, вперёд выехал Издеба-сын, молодой темник.

– В моей тьме много воинов проявили умение и отвагу. Но больше всех отличились простые воины – Блуд из Киева и Путята, сын сотника.

– Желаю видеть Блуда, воина из Киева! – громко рёк Святослав.

Его слова волной побежали по рядам, передавая из уст в уста, до самых крайних рядов, названное имя.

Стройный юноша с тонкими чертами лица и дерзкими выразительными очами, пришпорив коня, подъехал и стал рядом с князем.

Святослав окинул его быстрым внимательным взором, затем, вынув меч, повернулся к дружине.

– Слава храброму воину Блуду! – крикнул он, вздымая меч к густеющей сварге.

– Слава! Слава! Слава! – покатилось по рядам, и догорающая заря отразилась в зерцале поднятых клинков.

– За храбрость проявленную, – обратился Святослав к юноше, – данной мне княжеской властью отныне нарекаю тебя боярином, дозволяю иметь воина в услужение и ставлю темником! Для начала пойдёшь к Издебе, а как научишься, получишь тьму!

Вздох восхищённого изумления пронёсся по рядам: из простых воев – сразу в темники, такого ещё никто не слыхивал. Ай да князь!

Отпустив Блуда, Святослав вызвал Путяту и также нарёк его боярином и дал тьму. За ним отличившихся десятских и сотников нарёк тысяцкими и полутемниками и также поставил к старшим в учение.

– Будем тут, у Рурикова поля, три дня стоять, – сказал в заключение Святослав. – Воинам и лошадям отдыхать, новым темникам, полутемникам и тысяцким – учиться, чтоб через три дня всё разумели: какие отдавать команды, как держать порядок в строю, на скаку, в шаге и на отдыхе, а особенно – в сражении. А через три дня новые начальники покажут нам своё умение. Дозоры ночью менять чаще и проверять неустанно, ибо они – наши глаза и уши. Всё, разойтись! – закончил Святослав.

К этому времени уже совсем стемнело. Усталые люди, наскоро перекусив, завернулись в попоны и уснули тут же, рядом с лошадьми, которые впервые за последние дни могли спокойно попастись, а их хозяева – отоспаться после напряжённых суток штурма крепости, ночного боя, погребения убитых и борзой скачки в степи до самого вечера.

Три дня стояло войско Святослава у Рурикова поля, набираясь сил. Новые начальники водили свои тьмы и тысячи пред очами старших товарищей, отдавая команды сухими срывающимися голосами.

Наконец, кто лучше, кто хуже, оплошав от волнения, сдали трудное испытание, и на вечерней поверке третьего дня Святослав назвал их темниками, полутемниками и тысяцкими.

А наутро следующего дня, едва червонная Заря встала среди древних могильников, заиграли «зорю» и русские турьи рога.

Отдохнувшие и сытые кони, напасшиеся пырея, щерицы, деревея и жёлтого буркуна, били копытом, вставали на дыбы и ржали, предчувствуя поход. Воины взлетали в сёдла и выстраивались за начальниками. Густо чернели в предутреннем небе русские тьмы и тысячи, над каждой из которых трепетали стяги. И среди прочих впереди стояли новые темники, простые вчерашние воины, – Блуд из Киева и Путята, сын сотника.

Ещё первые беженцы не добрались до хазарской столицы, как слухи о том, что князь урусов идёт на Саркел, поползли по всем окрестьям. Обрастая с каждым прибывшим купцом или посыльным новыми подробностями, а ещё более того небылицами, слухи захлестнули одновременно и правобережную, наиболее богатую часть Итиля, и левобережную, населённую менее зажиточными горожанами. Для слухов нет границ и стен, никакая самая бдительная стража не может остановить их проникновение. Поэтому на остров посредине волжского русла, где обитали Божественный Каган и Великий Бек, они тоже доходили, но чем невероятнее были слухи, тем меньше им верили во дворцах.

Но вот в Итиль с тремя охоронцами прискакал старший из двух греческих стратигосов, находившихся при молодом князе Исааке. Наскоро умывшись и сменив одежду в своём доме на правой стороне града, он явился во дворец Бека и развеял все невероятные слухи. Стратигос рассказал, что князь урусов действительно пришёл к Саркелу, но с небольшим числом конницы и потому взять город, а тем более крепость он, конечно, не сможет. А если и попытается, то напрасно потеряет много людей, и тем легче будет его разбить Итильскому войску, которое немедля должно выступить в поход. Потом к тому же Саркелу подойдут храбрые тарханы с полуночи, и тогда непобедимое хазарское воинство двинется на Киев и сразится с основной киевской дружиной, как и намечалось. Это сообщение несколько успокоило Бека, Кагана и весь город.