София».

«Уотергейтс», 9 сентября

…Мне нравится получать ваши письма, и, поскольку вы самоотверженно посылаете их каждые две недели, я уже знаю, когда мне надо бежать к Венди. Вы прекрасный рассказчик! Хотелось бы мне посмотреть на танец африканских воинов! Интересно, что означает этот ритуал? Был ли он когда-то связан с человеческим жертвоприношением и, если так, почему это прекратилось? Я читаю вашу книгу с огромным удовольствием (это правда, не лесть!). А что, если антропологический подход применить к Ленчердам? Культ поклонения предкам плюс склонность благоговеть перед непознанным…»

«Уотергейтс», 25 октября

…Я готовила обед для осеннего собрания Фонда. Должна сказать, Ленчерды щедро заплатили мне за работу, и я старалась, как могла, хотя ваш насмешливый дух подталкивал меня под локоть. Как же они все отвратительно самодовольны – наследственные члены правления, потягивающие шерри у камина в библиотеке с таким видом, будто весь мир принадлежит им! А Руфус выделялся особенно – этакий эталон помощника директора, знающий все ходы и выходы, хозяин положения. У нас в этот раз присутствовали несколько очень высокопоставленных господ, и он лебезил перед ними так, что противно было смотреть. По-моему, Р. просто жалок. Дома все как прежде. Слава богу, скандалов нет, но он очень мрачен. Мы почти не разговариваем, только по необходимости. Нам приходится время от времени появляться в обществе – не могу же я провести следующие сорок лет взаперти! – и, пока мы находимся в гостях, Р. все время за мной наблюдает. Я чувствую, как его взгляд преследует меня, и знаю, что он изо всех сил старается уловить каждое сказанное мною слово. Это совершенно невыносимо. Потом он даже не упоминает о наших «культпоходах», но у меня складывается впечатление, что былые подозрения по-прежнему тлеют у него в голове. Как говорят, горбатого могила исправит…»

«Уотергейтс», 29 декабря

Дорогой Майлз,

большое вам спасибо за книги! Как странно, что мы оба разделяем любовь к поэтам XVII века, а обнаружили это только сейчас, посылая письма друг другу с разных континентов… Надеюсь, вы смогли вырваться на побережье к своему приятелю доктору и отметить с ним Рождество. Наше прошло не очень. Я никогда не была в восторге от свекрови – если честно, она ужасно глупа и эгоистична, а Кромптон зимой – сущий ад. В комнатах царит средневековая мрачность и пахнет нафталином, вода в ванной за все время, что мы там находились, ни разу не была горячей. Персонал, заботившийся о шестнадцати персонах, состоял из двух убогих испанских девушек с обмороженными конечностями, они только сидели и рыдали, бедняжки. На второй день я не выдержала и принялась готовить. Подозреваю, именно поэтому нас и пригласили. Вы бы слышали, как миссис X. гордилась собой! «Моя невестка – первоклассный повар!» Человек, которого мне действительно было жаль, – это отчим Руфуса. Он капитан военно-морского флота в отставке, очень милый и, по-моему, почти герой – столько лет безропотно терпит эту утомительную женщину! Конечно, они оба чувствуют, что наш брак близок к разрыву (хотя и не догадываются почему). И знают, что мы с трудом выносим друг друга в одном доме. Но миссис Хокин нарочно поселила нас в самой маленькой комнате для гостей с самой огромной двуспальной кроватью – можете себе представить? Руфус был взбешен, когда мы в первый вечер поднялись наверх. «Моя мать, – сказал он, – бесчувственная дура, и я прошу за нее прощения. Но я не собираюсь спать на коврике в такой холод!» Ночь была действительно арктической, одеял не хватало, мы пили за ужином виски… Конечно, все это звучит глупо, но теперь мы вновь спим дома в одной постели. Думаю, так и должно было случиться – мы не могли продолжать жить в этом полубрачном состоянии вечно. Только вот теперь секс не доставляет мне никакого удовольствия. Некоторые считают, что это аморально – оставаться с человеком, которого ты перестала любить, и я до сих пор была склонна с ними соглашаться. Но полагаю, в последние семь тысяч лет большинство женщин не получали удовлетворения от замужества, так что кто я такая, чтобы жаловаться? Майлз, надеюсь, вы не возражаете против таких излияний? Мне кажется, что нет. И нет никого больше, кому я могла бы довериться. А вы сами задали тон в своем первом письме, приглашая к откровенному разговору. После шести месяцев переписки я начала относиться к вам как к отцу-исповеднику, пожалуйста, простите меня, если я смущаю вас. В письмах все предстает в ином свете, лучше было бы просто поболтать с вами. Мне хочется, чтобы вы поскорее вернулись в Англию. Я очень скучаю, милый Майлз,

с любовью к вам, С».

Недели через две после этого рождественского письма к Майлзу София проводила безрадостный день, разбираясь на антресолях и ища ненужные вещи, чтобы отослать их на благотворительный базар. Она хмуро оглядела жалкую кучку помятой и полинявшей одежды, сваленной на кровати, и, решив, что все это нужно выкинуть, открыла гардероб. Там висело ее красное вечернее платье, давно устаревшее и тоже не годившееся для распродажи. Интересно, нельзя ли его немного переделать, подумала София. В порыве энтузиазма она сняла свитер и джинсы и надела любимую вещь. Теплое сияние клюквенного бархата внезапно добавило жизни унылому и пустому январскому дню.

И в этот самый момент звякнул дверной звонок.

– Проклятье! – пробормотала София.

Это, должно быть, Джун пришла за вещами, которые еще не готовы. Марджи гуляла с Пирсом. София спустилась в красном бархате вниз, открыла дверь и… замерла. Мужской голос, глубокий и веселый, произнес:

– Прямо как на прием!

– Майлз!

Именно он и стоял на крыльце, загорелый и почти нереальный, с веселыми морщинками возле уголков глаз.

– Что, черт возьми, вы делаете в это время дня в вечернем платье, София?

– Готовлюсь к благотворительной распродаже, – сказала она, совсем запутав его. – А что вы делаете в Англии?

– Прилетел этим утром для доклада Пинчестерской комиссии – они занимаются гуманитарной помощью странам третьего мира.

– А меня даже не предупредили! – укорила София, принимая у него пальто.

– Члены комиссии только позавчера прислали подтверждение. Я боялся торопить события, чтобы потом не разочароваться…

София проводила его в гостиную, включила свет, и Майлз огляделся с глубоким вздохом. Он настолько отвык от домашнего уюта, что почувствовал себя так, будто попал в сказку. Вазы с гиацинтами, корзинка для рукоделия и пяльцы с незаконченной вышивкой; на ручке кресла лежит рекомендованная им открытая книга, у камина свернулся калачиком кот по кличке Мистер Солтина, на ковре – детские игрушки… Майлз еще раз вздохнул. София опустилась на диван, пригласив дорогого гостя сесть рядом.

– А теперь расскажите мне обо всем. Вы остановились в доме пастора?

– Да. Джо на собрании, а Джун лежит с очередной мигренью, бедняжка. Вот поэтому я и смог сделать то, о чем больше всего мечтал, – прийти сюда повидать вас.

– Я все еще с трудом в это верю!