Феликса передернуло от отвращения к самому себе.

Мэгги со злостью бросила трубку.

Мэгги, девочка моя… Мэгги, девочка моя. Здесь, где я ищу и не могу найти тебя, так темно…

…Проснись, засранец! Просыпайся, черт тебя побери! Они пытаются убить тебя. Какой-то подонок собирается убить тебя… Проснись, схвати его за глотку и придуши эту мразь! Черт, как же здесь темно! Где я? Мне хочется есть… я ужасно проголодался. Мне нужна еда… нужен свет, нужны прикосновения… прикосновения… Нужно тепло, огонь, жаркий огонь. Куда исчез окружающий мир?

Мэгги, скажи, с тобой все в порядке? Они тебе ничего не сделали? Клянусь, я сам убью этого Брауна, если только он сделал тебе больно. Ты только оставайся живой!

Мэгги?.. Черт побери, ты идиот! Это тебя они пытаются убить!

Пентхаус Брауна, Пятая авеню

– Жалко, Чак, что вы не попытались убить его раньше!

Мужской голос.

Льюистон принял сидячее положение. Комната была залита солнечным светом. Утомленный недавними событиями, он уснул не раздеваясь, и забыл задернуть на окнах шторы. Руки, шея и спина отчаянно ныли после вчерашних усилий по спасению человека, которого он едва не убил. В ногах кровати Красавчика Джонса стоял Теомунд Браун. На нем была темная холщовая куртка и летняя шляпа с мягкими полями. Накануне вечером он не произнес ни слова, лишь бесстрастно наблюдал за происходящим, и когда главные жизненные показатели больного стабилизировались, ушел. Теперь он не сводил взгляда с пациента. Глаза последнего были широко открыты и устремлены на него.

– Что вы хотите этим сказать? – испуганно спросил Чак.

Браун не ответил, продолжая рассматривать Красавчика Джонса. Дважды за эту ночь тот просыпался и бессмысленным взором оглядывался по сторонам. Теперь пациент спал. Он все еще пребывал в состоянии легкой комы, но если принять во внимание его случай, это было удивительное выздоровление, хотя наука еще не нашла объяснений процессам восстановления когнитивной функции. Оно могло происходить как быстро, так и медленно или вообще не произойти. И родственники больных, и врачи были вынуждены терпеливо ждать результата.

У его пациента было диффузное поражение мозговых тканей вследствие острой нехватки кислорода. Применение антиконвульсантов подавляло аномальную активность. Но не подавляло ли это и попытки мозга исцелиться? Льюистон был не прочь заняться изучением этой проблемы. Может даже, написать научную статью… Увы, в случае с Красавчиком Джонсом это исключено. Чак посмотрел на Брауна, а затем огляделся по сторонам. До него впервые дошло, что все это время он находился под видеонаблюдением.

– Кто он? – спросил он.

Браун выгнул брови. Удивительно, подумал Льюистон, как может человек обладать таким взглядом – безжалостным, проницательным, магнетическим, непреклонным. Этот взгляд заставлял робеть гостей, что время от времени появлялись здесь, на террасе. Помнится, в первый раз Чак тоже его испугался. Честно говоря, Браун и сегодня наводил на него страх. Будь у врача возможность вернуться в прошлое и начать жизнь сначала, он ни за что не согласился бы брать деньги у Брауна. Увы, когда Льюистон наконец понял, с кем связался, было уже поздно – Браун цепко держал его в своих руках.

– Сделайте это еще раз.

– Что? Что сделать? – не понял Льюистон.

– Еще раз отключите капельницу.

– Но это же убьет его!

Взгляд Брауна сделался ледяным.

– Нет, Чак, вы этого не допустите, – произнес Браун. Сняв шляпу и куртку, он присел на край дивана и положил ногу на ногу с таким видом, будто решил поудобнее устроиться, как человек, абсолютно уверенный в том, что сидеть здесь ему еще достаточно долго.

Спорить было бессмысленно. Похоже, именно вероятность пробуждения Красавчика Джонса заставила Брауна впервые переступить порог этой комнаты.

Дверь открылась, и вошла сиделка Бетти.

– Вы можете взять сегодня выходной, доктор, я готова… – Ее взгляд упал на Брауна, и щенячьи глазки удивленно округлились. – Доброе утро, сэр!

Браун указал ей на дверь:

– Сегодня вы мне больше не нужны. Скажите, чтобы зашел дворецкий.

Бетти смерила Чака ненавидящим взглядом, как будто тот неким неведомым образом ее предал.

– Но, сэр, если вы…

– Вы прекрасно поработали. Ступайте, – произнес Браун и взглядом указал ей на дверь.

Бетти замешкалась лишь на мгновение. Льюистон облегченно вздохнул: он устал ощущать за своей спиной вечного тюремщика и соглядатая.

– Вы же знаете, что мне нужна помощь, – тем не менее сказал он, обращаясь к Брауну. Тот достал из кармана небольшой кожаный портсигар и извлек из него сигару.

– Придет еще кое-кто, – сообщил он и кивнул на капельницу. – Ну, действуйте!

Льюистон предпринял последнюю попытку оттянуть время. Он уже спас Джонса, хотя и вопреки собственному желанию.

– Наверно, вам не стоит здесь курить.

– Вы хотите сказать, что пациент будет против? – спросил Браун и достал позолоченную зажигалку. – По-моему, лишний раздражитель пойдет ему только на пользу.

– Его уже нельзя считать безнадежным, так что не хотелось бы подвергать его риску.

– Неужели? Так вот, значит, почему вы это сделали? Потому что считали безнадежным? А вовсе не потому, что ваша жена потребовала развода?

При упоминании жены по спине Льюистона пробежал неприятный холодок. Он поежился.

Браун улыбнулся и закурил сигару, явно дорогую, изготовленную на заказ из отборного табака. Как показалось Чаку, курил он вульгарно – с неким непристойным, нарочитым и надменным сладострастием, как будто затягивался не только дымом, но и всем растением, с которого был сорван табачный лист, руками, свернувшими его в сигару, спинами нагибавшимися, чтобы вырастить и сорвать его, почвой, на которой вырос табачный куст… Но как он узнал о повестке в суд?

– Я врач. Я не убиваю людей, – произнес Льюистон, однако, вспомнив, что именно это и намеревался сделать с Красавчиком Джонсом какое-то время назад, добавил: – То есть я хочу сказать…

– Любой врач убивает; любой врач бывает виновен в смерти своих пациентов, – презрительно фыркнул в ответ Теомунд Браун.

Льюистон не нашел, что на это ответить. Перед мысленным взором тотчас возникли три мертвых лица из далеких дней в самом начале его медицинской карьеры. Неверный диагноз – несварение вместо инфаркта – свел в могилу человека с избыточным весом, переевшего накануне тяжелой пищи. Пенициллин, впрыснутый подростку, страдавшему аллергией. Незамеченное внутреннее кровотечение у ребенка, упавшего с лестницы. Да, верно, в начале врачебной карьеры на его совести были три этих смерти. У большинства врачей бывали случаи с летальным исходом по причине ошибки в диагнозе, но эскулапы всегда утешали себя тем, что спасли сотни других жизней. Разница лишь в том, что лица спасенных постепенно стираются из памяти, в отличие от лиц тех, кого не удалось спасти.