– Да ты садись, Сергей Петрович, и давай поподробнее о главном.

Костров присел, достал портсигар.

Он знал, что Балезин не курит, и вежливо спросил:

– Разрешите?

– Кури, но лучше бросай. Я давно прекратил. Так что у тебя в главном?

Костров затянулся папиросой, и Балезин отметил про себя, что его помощник нервничает.

– На допросе этот перебежчик утверждал, что его и еще нескольких пленных перевели из лагеря на авиазавод, расположенный близ Вены.

– Авиазавод? Это интересно.

– Но самое интересное в том, что, по утверждению этого летчика, авиазавод этот начал выпускать новые реактивные самолеты.

– «Ме-262»?

– Нет, он называл другую марку.

– Какую?

Костров замялся и ответил:

– Не знаю. Человек из штаба дивизии, сообщивший мне об этом, тоже назвать ее не мог. Но одно совершенно ясно: немцы разработали новый реактивный самолет.

Балезин поднялся. Костров последовал его примеру.

– Реактивный? Тогда это не просто интересно, а очень даже, – заключил Балезин и спросил: – А с этим летчиком что будет?

– Трибунал.

– Трибунал? Кто так решил?

– Да этот Купцов из дивизионного Смерша.

– Купцов? Знаю такого. Он еще до войны в НКВД служил. Я их методы допроса в конце тридцать восьмого года испытал на себе сполна. И что Купцов?

– Он предлагал что-то летчику, но тот не согласился. Дошло до драки. А рукоприкладство, как считают смершевцы, разрешено только им. Вот и приговорили парня.

Алексей Балезин почувствовал, как в нем закипает злость.

– Трибунал!.. Мы знаем, что это такое. Чаще всего он кончается расстрелом. Это значит, что новый немецкий самолет останется для нас тайной.

Костров погасил папиросу и спросил:

– Что будем делать, товарищ полковник? Допросить бы надо этого летчика. Вдруг у него сведения такие же, как у этого Визе, погибшего так некстати?

Несколько дней назад вблизи территории, на которой базировался отряд, был сбит немецкий ас майор Визе. На допросе он показал, что летал и на реактивных самолетах, причем говорил во множественном числе, упоминал Мессершмитта и Хейнкеля. К сожалению, Визе погиб при артобстреле. Его достал случайный осколок.

– Постой-постой! – откликнулся Балезин. – Визе называл «Ме-262» и…

– И «Хе-162»!

Балезин почувствовал, что еще немного и он попросит у Кострова папиросу. Но нет, надо взять себя в руки! Такого парня, с риском для жизни сбежавшего из плена на самолете, хотят в трибунал?!

– Что будем делать? – снова спросил Костров.

– Что делать? Пойду к Орлову.

Командир отряда особого назначения полковник Орлов колдовал над картой. На ней были обозначены места заброски разведывательных и диверсионных групп. Она являлась сугубо секретной, поэтому в такие минуты отвлечь командира отряда от дела можно было лишь в случае крайней необходимости и только людям из ближайшего окружения. Его заместитель полковник Балезин был в числе таковых.

Орлов услышал за спиной шаги, обернулся и осведомился:

– Что случилось, Алексей Дмитриевич?

– Михаил Федорович, дело срочное, – откликнулся Балезин.

В разговорах между собой без посторонних лиц Орлов и Балезин называли друг друга по имени-отчеству. Отношения между ними были хорошие, можно сказать, дружеские.

– Не сомневаюсь, что срочное. – Орлов оторвался от карты и кивнул на свободный стул. – Садись и докладывай.

Балезин подробно изложил суть дела.

– Да, с немецким асом по имени Визе нам не повезло, – выслушав его, сказал Орлов и вздохнул. – Правда, он мог и не знать о заводах-изготовителях «Хе-162», ведь только испытывал эти самолеты. Но, как бы то ни было, директиву номер сто пятнадцать нужно выполнять.

Директива № 115 НКГБ СССР предписывала незамедлительно сообщать руководству наркомата любые сведения о новых научно-технических разработках Германии. В первую очередь это касалось получения атомной энергии, авиации и ракетной техники.

– Хорошо бы допросить этого сбежавшего летчика, – сказал Орлов. – Кстати, кто он такой?

– Некто Званцев, старший лейтенант из Семнадцатой воздушной армии, Четыреста сорок девятый бомбардировочный авиационный полк. Кстати, наши соседи. В ноябре прошлого года совершал разведывательный полет, был сбит и попал в плен.

– Откуда такие сведения?

– От нашего человека в штабе полка.

– А у этого самого Званцева откуда информация о реактивном самолете? Да и побег его очень уж напоминает фантастику.

– Точно сказать не могу. Это станет ясно только тогда, когда мы его допросим. Надо срочно выкрасть его у смершевцев.

Орлов ненадолго задумался и пробурчал:

– Легко сказать, выкрасть. Под каким предлогом?

– Например, потому, что он наш агент.

– Блефануть, значит. Это уже теплее. Но как технически осуществить такое похищение? Насколько я понял, ему грозит трибунал и его где-то содержат. Нам что, нападать на часовых?

Теперь задумался уже Балезин.

– Есть единственный вариант. Забрать, когда его поведут в трибунал, – негромко произнес он после минутного молчания.

– Забрать, говоришь? А вдруг все его сведения – блеф чистой воды? Мне что, тогда под суд идти? – Орлов почти вскипел.

– А если не блеф? От этих мест до Вены не так уж и далеко. Наши бомбардировщики всегда наготове.

Теперь наступило уже долгое молчание.

– Нет, Алексей, без ведома высокого начальства я на такое пойти не могу, – прервал паузу Орлов.

– Может, позвоним Фитину? Он же курирует все, что связано с новыми научно-техническими разработками, не только немецкими.

– А что, пожалуй, это выход.

Орлов сел за стол с телефонами, набрал номер и услышал ответ.

Руководителя Первого управления НКГБ СССР в 1945 году Павла Михайловича Фитина без преувеличения можно назвать личностью выдающейся. Этот деревенский парень окончил инженерный факультет Сельскохозяйственной академии, работал инженером, потом заведующим редакцией сельскохозяйственной литературы, отслужил в армии. В марте 1938 года, в разгар массовых репрессий, из-за отсутствия квалифицированных кадров он в числе других гражданских специалистов был направлен на учебу на специальные ускоренные курсы Школы особого назначения НКВД СССР.

В мае 1939 года Павел Михайлович Фитин возглавил внешнюю разведку органов госбезопасности, стал начальником Первого управления НКГБ-НКВД СССР. Тогда он был еще совсем молодым человеком, ему исполнился тридцать один год.