Цесарский посол удостоверял, что их войска с первых чисел апреля непременно пойдут под Белград, а будет их около ста тысяч. Много места в этом письме, как и в прежних письмах, Головин отводит переговорам, ведущимся с капитаном Крюйсом о найме его на русскую службу. Капитан склоняется к поступлению на нее «с желательным намерением». Головин объявил ему жалованья 1800 рублей в год с тем, чтобы сверх того он ничего не просил, разве чего-нибудь незначительного: «жалованья я ему тысячу всемьсот рублев на год объявил и говорил, чтобы иные окресности многие отставил, разве к тому что малое». Крюйс, выслушав эти предложения, сам будет писать к Петру с этой же почтой. Головин просит немедленно дать ответ и не гневаться, что так докучает с делом о Крюйсе, желая довести это дело «при помощи Божией и по воле государя» до доброго конца:

«а Крюйс, как я вижу, зело искусен и трудами нескучен человек». Ему очень хотелось бы получить чин вице-адмирала, и потому он не высказывает своего последнего решения. «И, естьли возможно, — просит Головин, — покажи с ним милость ради чаяния будущих строений». Петр уже приказывал Головину об отпуске Крюйса просить бургомистров и лиц, начальствующих в Адмиралтействе; сам же Крюйс говорил, что большую силу (в деле об его отпуске) имеет секретарь адмиралтейства Девильде. Пусть царь велит сыну Девильде отписать об этом к отцу: «он же (Крюйс) мне сказывал, что в том есть немалая сила секретаря Дивиллии. И естьли твоя, милостивого государя, в принятии ево воля будет, то повели отписать Дивиллину сыну к отцу своему волею твоею, естьли я о сем просить буду; а мню, что уже писать мастер»[134]. Письмо Ф. А. Головина заканчивается известием о покупках редкостей, которые Петр желал приобрести в Амстердаме: крокодила и экземпляра рыб швертфиш. Головин «подсылал» покупать эти предметы и торговаться о них «торгового человека». Однако продавец не хочет взять за обе вещи меньше 125 рублей; есть много других экземпляров и дешевле, но меньших размеров. «И о том что изволишь? А еще всяко ево торговать буду, и о том к тебе, милостивому государю, отпишу впредь. При сем нижайший твой, государя моего, раб Фетка. Из Омстрадама, марта в 4 день». Подписав письмо, Головин сделал еще приписку латинскими буквами: «Posuolia nausia duoenoznaia na cerepahi i kambaly i tuu, i protzaia». И под этой припиской подписался своим прозвищем по всешутейшему собору: «Pop Feodor»[135].

П. Б. Возницын в своем письме также уведомлял Петра об отправке ему двух редакций текста договора о табаке на русском, латинском и немецком языках, причем давал объяснение относительно этих двух редакций. Одна из них — «попространнее», именно с всключением дополнительных слов, предусматривающих платеж пошлин с условленного количества табака как в случае пропажи части товара на море, так и в том случае, если бы не удалось распродать всего табака, слов, прибавленных Петром к первоначальному проекту англичан; о них Петр сообщал послам в своем письме, передававшем основные условия договора[136]. Другая, краткая редакция — совершенно без изменений сравнительно с образцовым текстом, полученным от царя. Пусть Петр выбирает, которая из них более подходит: «По указу, государь, твоему два договорные письма о привозе табаку, написав по русски, по латине и по немецки, к тебе, государю, отпустили. Одно попространнее и с теми подкреплениями, которые написаны сверх их предложения в твоем, государеве, писме, а именно о пропаже на море и о непродаже. А другое, кроме тех слов, против образцового писма ни мало ни в чем не отменяя, ниже что прибавляя или убавляя, опасая то, чтоб затем то великое и пожиточное дело какого препятия свободно было. Изволишь, государь, милостивой, оба приказать прочесть и, которое лутче ко укреплению того дела, повелишь отдать (т. е. англичанам)». Но следует также для прочности и с английской стороны взять письменный документ: «а добро б, чтоб и от них о том утвержение на писме же взять»[137]. К приведенным строкам о договоре Возницын добавил еще последнее известие из Польши: король старается примириться с архиепископом, но «доселе еще мятутся, а подлинного примирения еще междо собою не имеют»[138].

IX. Свидание с родственниками Лефорта

От 8/18 марта австрийский резидент Гофман доносил в Вену, что епископ Солсберийский Бёрнет, несколько раз беседовавший с царем, уверял его, Гофмана, что царь из Англии отправится прямо к венскому двору, оттуда — в Венецию и затем к будущему октябрю опять в свои земли. «Здешний двор, — добавляет резидент, — кажется, утомлен его причудами». Причуды московского дикаря, как смотрели на Петра в Англии, были, конечно, тягостны и утомительны для чопорного английского двора, с которым царь не мог сблизиться также и вследствие своеобразного образа жизни, вкусов и обстановки, слишком неподходящих к привычкам и нравам английских высоких сфер. «Царь мало виделся здесь с королем, — писал из Лондона императору австрийский посланник граф Ауэрсперг вскоре после отъезда Петра из Англии от 22 апреля/2 мая, — так как он не изменил своего образа жизни. Он обедал в 11 часов утра, ужинал в 7 часов вечера и затем тотчас же ложился спать, а вставал в 4 часа утра, что для состоявших при нем англичан казалось очень стеснительным (artlich)[139]». Слишком уже непритязательная обстановка, отсутствие элементарных условий комфорта и даже прямо грязь, среди которой жил Петр со спутниками и на которую натолкнулся король при первом же своем визите к царю, разумеется, не могли располагать его повторять свои посещения. Из записи, занесенной в «Юрнале» под 9 марта, известно, что Петру показывали какую-то необыкновенную женщину-великана, у которой он, человек ростом без двух вершков в сажень, проходил под протянутую руку не нагибаясь: «Была у нас великая женщина после обеда, которая протянула руку, и, не наклоняясь, десятник под руку прошел»[140]. Но из-за внутренней грубости и наряду с движениями, свидетельствующими об уровне дикаря, в Петре просвечивают иные побуждения, и в «Юр-нале» под тем же числом, 9 марта, вслед за известием о визите высокой женщины записана и другая заметка: «ездил десятник верхами к астрономику», т. е. на астрономическую обсерваторию, находящуюся в лежащем рядом с Дептфордом, но ниже его, на том же правом берегу Темзы Гринвиче, где обсерватория существовала с 1674 г. Ее директором был тогда Фламстид (Flamsteed), известный в истории науки составлением звездных каталогов. Для наблюдений на обсерватории, если они были целью поездки, погода была неудачна: «перед вечером был снег и дождь», — как записано в «Юрнале».