Вдруг очередное словечко задело меня. Я уловил, что вот именно сейчас вставать не придётся. Можно провести в постели ещё два дня : предприятие было назначено на понедельник. Два дня! Это меняло дело. Эдак-то ещё можно было жить.

– А-а… – голоса тут же смолкли. – А что нужно-то? – обретая способность мыслить, прохрипел я.

– Так мы же говорим, Томас, – пустился в пояснения Давид. – Мы нашли человека, который оформлял подозрительные бумаги. Только он один: сэр Коривль.

– Кто таков? – слабо спросил я.

– Очень важный чиновник в адмиралтействе. Сидит на денежном месте уже много лет. Большие знакомства и связи. Очень, очень непрост. Вот его-то и нужно заставить рассказать о тех, кто в день похищения близнецов сделал ему большое денежное подношение. Эти люди монет не жалели, а значит, и взятка сэру Коривлю была втрое, вчетверо, впятеро больше обычной платы за срочность.

– Пытать не умею, – решительно заявил я. – Везите лучше к кузнецу, у него и железо накалить можно.

– Никакого калёного железа, – покачал головой Давид. – Мы же не палачи. Коривль расскажет всё сам, в своём кабинете.

И мне был изложен план, от которого я пришёл в восхищение. Да, это была настоящая находка. План злой, умный и хлёсткий. Я даже пожалел, что его нужно отложить на целых два дня…

Но пролетели они незаметно.

Сколько же было сделано за это время! И сколько денег потратил Давид!

Моё очередное пробуждение произошло от чьих-то осторожных прикосновений. Открыв глаза, я увидел возле себя грустного, с характерным лицом человека. Он обмерял меня гибкой полосатой ленточкой – портняжным ярдом.

– О, еврей, – произнёс я сонным голосом.

– Именно еврей, ваша милость, – ответствовал грустный, с припухшими веками человек и повёл адамовым носом. – Так всегда и бывает: сначала видят еврея, потом видят мастера.

– Мастер – это хорошо, – сказал я в ответ. – Если только он не гробовщик.

– Мне сказали, что вы больной, – выпрямился и вскинул лохматые брови человек. – Но чтобы мне быть таким больным, когда имеется такая способность шутить!

Он снова взялся за ленту.

– Я – портной, ваша милость, и славный портной, смею вас заверить. Вот снимаю мерку с лежащего человека, но даже с неверною меркой я пошью вам такой мундир, что когда вы встанете, то поймёте, что ещё семьдесят лет о гробовщике можно не думать!

Я улыбнулся. Повёл глазами и вздрогнул. Посреди залы стояло багровое чудовище. Высокий, могучего сложения человек, облачённый в новенький красный офицерский мундир. Бэнсон? Да, но какой Бэнсон! Гвардеец! Знаменосец! Триумфатор!

– Это моя работа, – скромно пояснил перехвативший мой изумлённый взгляд портной. – А уж вам пошью – будет больно смотреть! И ещё семьдесят лет… Впрочем, я уже говорил.

Он вздохнул и уколол меня иглой.

– Эй! – вздрогнул я. – Ещё одной раны я не переживу!

– А ведь я это нарочно. Единственный раз, ваша милость. Такая примета. Чтобы мундир сидел как пришитый.

За окном остановилась карета. Бэнсон прошёл к двери и вернулся с шумной компанией. Озабоченные, но довольные – Давид, Готлиб, Нох… Но полно, уж Нох ли? Зловещего вида во всём чёрном старичок. Словно злой карлик из сказки. Чёрная бархатная шляпа. Дорогой, изысканный плащ с наплечной пелеринкой. Чёрные, с синей ниткой, чулки, остроносые туфли с серебряными пряжками. Персонаж из сна ребёнка, которому рассказали на ночь страшную историю. В руках он держал редкой красоты чёрную лаковую трость с серебряным наконечником и серебряной же головой волка вместо рукояти. Хищная, серовато-белая остренькая морда поблёскивала глазками из вклеенного чёрного камня.

– Потрясающий вид, – вымолвил я. – Сколько же денег всё это стоило?

– Это ещё пустяки, – махнул рукой Давид. – Вот что действительно денег стоило. – И показал кусочек солнца. Золотая звезда. Восьмилучевая, ослепительная, с плотным панцирем из бриллиантов.

– Это должно быть на груди, на камзоле, слева, – сообщил Давид портному. – И ещё вот это…

“Вот этим” оказались новенькие, моего размера, туфли с золотыми массивными пряжками.

Но и здесь череда моих изумлений не завершилась. Поднялись с первого этажа и вошли в залу два солдата английской армии, в алых мундирах, с мушкетами. Я не верил себе. Неузнаваемые, чужие – и всё же они: Робертсон и Готлиб Глаз. Да, дело готовится нешуточное. Набраться бы только сил к понедельнику. Что-то будет!

Сил к понедельнику я набрался. Да и как было не поправиться, когда на манекене, стоящем рядом с кроватью, сияет расшитый золотом камзол и горят угольки бриллиантов! К тому же дом полон живой, осязаемой, затаившейся силы. Решительность и азарт, и непреклонная воля струились из слов, из шагов, из бряцанья оружием и запаха новенького дорогого сукна безупречно пошитых мундиров.

Я осторожно встал, умылся, позавтракал. Ничего, ноги держат. Плечо ноет, но не горит. Осторожно влез в свой изысканный наряд. Прихрамывая, немного прошёлся, прислушиваясь к ноге. И – сурово сдвинув брови, отнял у Ноха его трость. Он обиженно выпятил губку, но тут же растаял: Алис поднесла ему чашку горячего шоколада. Все немного посмеялись – и к месту: ослабло и развеялось напряжение.

Подошла ко мне Эвелин, протянула две белые горошины.

– Одну проглоти сейчас, вторую – если будет нестерпимо больно. А если можно будет терпеть – лучше потерпи. Это опий.

Вот и всё. Мы замолчали, переглянулись. Мягко ударили часы. Пора, джентльмены. За дело.

Самая трудная задача была – пройти как можно быстрее от входного портала адмиралтейства до кабинета сэра Коривля. Пройти так, чтобы ни одному из встретившихся нам людей не дать возможности обратиться к нам с вопросом, на который пришлось бы отвечать. Любая остановка или задержка грозила разоблачением. Следовало окружить себя некоей легендой, которая оградила бы наш маленький отряд от любых попыток нас остановить. Три головы – Ноха, Давида и Готлиба придумали такую легенду.

Мы подкатили к адмиралтейству в карете с королевским гербом на дверцах. Неслыханная наглость и авантюра, но стоящие в охране портала солдаты, вместо того, чтобы потребовать документы, вытянулись и вскинули мушкеты в позицию “парад”. Без суеты, но быстро, мы выстроились в линию. Впереди – массивный и грозный, облачённый в офицерский мундир Бэнсон, за ним – я и маленький Нох в глухих чёрных плащах, с лицами надменными и скучающими. За нами лёгкой, тренированной, солдатской походкой топали узколицый Робертсон и серьёзный, внимательный Готлиб Глаз. В алых военных мундирах, с мушкетами на плечах, в положении “поход”.

Бэнсон до последней чёрточки выучил нарисованный Давидом план адмиралтейства и быстро и решительно распахивал нужные двери, сворачивал в нужные коридоры. Встречающиеся на пути посетители и чиновники, едва поймав взглядом его крупную, стремительную фигуру, поспешно лепились к стенам, и мы с Нохом проносили свои высокомерные, с печатью власти лица уже в пустом и гулком пространстве. Мерный, в ногу, сплочённый шаг летел тревожным гулом впереди нас, и честное слово, наводил озноб и на меня самого. Или то было действие опия?