Всё. Прощай, старый дворец, колыбель Аббасидов.

– Когда загорится? Успеем? – на бегу, в тоннеле, спросил я у Готлиба.

– Я посчитал. Загорится, когда будем уже там, за дворцом. Главное – выйти незаметно и собраться возле свиньи .

Вышли. У входа в нужник сидели, спустив штаны, трое матросов. Махали руками на желающих пройти:

– Пошли назад, чёртово племя! Не видите – занято! Сейчас уйдём, потерпите.

Кое-как закатили, задвинули камень. Матросы, оглянувшись, встали, подтянули штаны. Изобразив облегчение на лицах, прошли, скрылись в рядах. Вышли и мы, и быстро скрылись в гудящей толпе. Готлиб уверенно шёл впереди. В ветхой, турецкой одежде шагал рядом Корвин, прятал лицо. Толчея, крики, запах еды. Прошли рынок насквозь. Что ж, вот и наши. Делают вид, что желают что-то купить. Вот ишак, вот повозка. Пора!

Увидев нас, Пинта прыгнул в повозку, разбросал одеяла и войлок, под которыми в ящике орала голодная, не кормленная со вчерашнего дня, громадная белая свинья. Она неуверенно высунула из ящика башку, а кто-то уже бросил на повозку мостки, и Пинта подхватил в руку ведёрко с маисовой кашей, и свинья, почуяв её сытный запах, бросилась за ведёрком, едва не упав на мостках. Пинта бежал со всех ног, и с оглушительным визгом мчалась за ним свинья. С криками и сумасшедшим хохотом устремилась за ними моя команда. Только так, только так безоружный отряд европейцев мог беспрепятственно пройти к гавани, минуя патрульные отряды городских янычар. Теперь они сами, вместо того, чтобы выяснять, кто мы такие, присоединялись к безумному нашему бегу, прогоняя из города это нечистое, согласно Корану, животное.

Порт. Гавань. Мы притормозили. Пинта, свинья и огромная вереница бегущих людей промчались мимо. Последние сами не знали, зачем бегут, и кричали друг другу:

– Что там? А что там?

А спереди им отвечали:

– Шайтан! Шайтан!

Влезли в фелюгу. Трое дюжих матросов, оттолкнув нас от берега, взмахнули руками. Готлиб, Слон и Точило мгновенно вздёрнули косой бермудский парус, остальные матросы взялись за вёсла. В Басру! Вниз по течению, да ещё под парусом, с вёслами – фелюга летела, как птица. Вдруг Готлиб тронул меня за рукав. Я взглянул на него, потом – на покидаемый город. Над дворцом Аббасидов поднималось высокое облако из клубов разноцветного дыма.

Джинн улетел.

У окраины города мы причалили к берегу, подобрали Пинту. “Рано радоваться, рано”, – говорил я себе. Да, ещё нужно проплыть по Тигру, вниз, до залива. Всё может случиться.

Но нет, обошлось. На “Дукате” нас заметили, едва только фелюга вынеслась в воды залива. Видно было, что вертится шпиль, поднимается якорь. На ходу мы причалили к борту, нам сбросили трап.

– Чёрт тебя побери, Том! – орал совсем не сдерживающий себя Стоун. – Это невозможно, невозможно! Как ты сумел?!

– Корвин!..

– Эдд!..

– Бариль!..

– Готлиб!..

– Тай!..

– Мистер Том!..

Оллиройс суетливо гнал вниз матросов, поднимал наверх пушки. Бегло хлопали паруса.

– Документы в порядке?

– В абсолютном! Курс – домой, мистер Том?

– Домой, капитан. Но сначала – на Локк.

Вот скоро и Англия. Я сидел в квартердеке, в любимой каюте, один. Сидел, пил лёгкое пиво. Позади было расставание с Пантелеусом и грустным, безмолвным котом, там, в Магрибе. Позади была встреча с островитянами, Даниэлем и Клаусом.

Шумела вода за бортом. Крыса висела на стене над кроватью. В ящике стола лежал жемчуг стоимостью примерно в шесть новеньких кораблей. Под кроватью в сундуках было золото. Я – скромно говоря – обеспеченный человек. Вернуться в Бристоль, снять башмаки, прогуляться по травке. И жить спокойно.

Жить спокойно! Тогда я не знал ещё, что всех, входящих в мой дом в Бристоле и всех выходящих из него, тайно рассматривают в подзорную трубу и тщательно вносят в реестр. Что Бэнсон, получивший моё письмо и в одиночку отправившийся меня выручать, с разбитой головой лёг в лесу. Единственно, что тогда меня занимало – одна неотступная мысль: «Что за люди эти Серые братья? И главное – кто такой наш мадрасский спаситель, ночной крысолов, убийца-монах, мастер Альба?»

конец второй книги