Грешник резко отстранился от жены и пошел к выходу. Зажав гранату в левом кулаке, так, чтобы пальцы надежно прижимали рычаг к корпусу, выдернул кольцо чеки. Он, конечно, правша, но ведущая рука ему еще могла понадобиться, а чтобы подорваться на месте, без броска, и левой хватит – достаточно разжать пальцы и подождать три-четыре секунды. Самые длинные секунды в жизни.

– Если со стволом выйдешь, сразу пристрелю, – напомнил из-за двери Робинзон. – И руки держи над головой.

– Стреляй, – усмехнулся Грешник.

Вскинув руки и скрестив ладони на затылке, он пинком открыл дверь и шагнул наружу.

Робинзон, чертов пижон, словно не чувствуя, что в караулке тепла всего градусов на десять, так сюда и приперся – в джинсах и расстегнутой до пупа рубахе, лишь портупею с кобурой нацепил. Крутость демонстрирует, типа, ему сам черт не брат. Даже не подозревает, как он смешон в своих потугах казаться киношным суперзлодеем. Кроме Храмового, здесь находились еще трое: Головин-Пятница с помощником Жердяем, и Язва. Настя-Язва. Она-то и опекала Фиону – небрежно придерживая ее левой рукой за ворот куртки. На плече – ремень «Витязя», правая рука занята «Сайгой». «Прости», – виновато блеснуло во взгляде дочки, когда Поляков глянул в ее сторону. Губы Фи были заклеены скотчем. Она немного повернулась боком, чтобы Сергей увидел – ее руки за спиной связаны, и она ничего не может сейчас поделать. Заметив движение, Язва ее одернула, как нашкодившую собачонку, тут же заслужив полный гнева взгляд пленницы.

– Повежливее, Настя, – с тихой угрозой обронил Грешник.

Женщина презрительно фыркнула:

– Посмотрим, чего ты стоишь, когда выведем тебя во двор на твое любимое местечко, там, где стены кровью расписаны. Для граффити нынче, так уж сложилось, лучший цвет – красный.

Язве было под сорок, довольно красива, и выглядела она не старше своих лет, как это обычно бывало в тяжелые времена после Катаклизма. Еще бы, все запасы питательных кремов со склада семейная парочка Храмовых за эти годы изводила исключительно на себя. Лучшая еда. Лучшие условия жизни. Душ при любой возможности. И лучшая одежда – как и Робинзон, Язва носила только новое. Внешне она очень походила на Фиону – и низким ростом, и стройной худощавой фигурой, даже лица их издали можно было спутать. Она и одета сейчас была как Фиона – в теплый комплект из куртки и штанов камуфляжной расцветки. Разве что характеры у дочери Грешника и сестры Храмового были совершенно разные. Фиона была упряма и тверда в достижении поставленных целей, но не любила беспричинного насилия и ненужных конфликтов. Язва же обожала жестокость. Каждый раз, когда доходило дело до чьей-либо казни, она не упускала случая поучаствовать, подержать, так сказать, свечку, пока Грешник вершил дело. Посмаковать чужую боль. Неудивительно, что и сейчас она оказалась здесь. В Убежище маловато способов интересно провести время. Телевизионные зомбоящики, промывавшие мозги телезрителям информационным спамом, канули в лету, вместе с модными клубами, кафешками, ресторанчиками, танцевальными площадками, боксерскими рингами и другими развлечениями. Остался только «домашний театр». «Лучше бы ты с сыном сидела, сука», – выругался про себя Поляков. У него словно только сейчас спала пелена с глаз – среди какого морального отребья он жил все эти годы, добровольно опустившись до их уровня.

– Не мое кино, говоришь, – недобро усмехнувшись, Грешник развернулся к троице лицом и развел в стороны руки. Выдернутая чека с кольцом коротким движением кисти полетела к Робинзону. Тот машинально поймал, уставился на нее, и его вечно насмешливая ухмылка слегка поблекла. Но всего после секундной заминки Робинзон с наигранным испугом всплеснул руками:

– Ай, молодца, Серёга! Могёшь, значит, если хочешь!

– А то, – усмехнулся Поляков в ответ. – Думаю, мы еще можем договориться, Паша.

– Договоримся, – самодовольно улыбаясь, кивнул Храмовой. – Но сперва исключим из наших разборок женщин, ты ведь не против? Вдруг у тебя рука устанет и дрогнет? Жена ведь твоя на складе? Ну, тогда и Фиону туда же, не будем разделять. Настя, веди. И оставайся там, присмотришь за бабами.

– Ты чего, Паш?! Хочешь, чтобы я самое интересное пропустила? – Язва возмущенно топнула ногой.

– Не спорь, делай, как говорю. Ты ведь не против, Грешник? – Робинзон насмешливо приподнял уголки губ – не улыбка, а уродливая гримаса на холеном лице, испачканном пигментными пятнами – словно йодом вымазался.

– Вообще-то против. – Полякова привело в ярость то, с какой уверенностью вел себя Храмовой в его присутствии, словно не нуждался ни в какой защите вообще, а граната для него не опаснее новогодней петарды. Любимый прием Робинзона – сбить противника с толку любым возможным способом, подавить морально раньше, чем тот решится что-либо предпринять. – Стоять! – гаркнул Сергей, заметив, что Язва толкнула Фиону в спину, заставляя идти к складу. – Ты совсем страх потерял, Паш?

– Хех… Граната ведь неподготовленная, а, Серёга? – Робинзон хитро подмигнул. – Самый обычный запал. Ну, кинешь ты ее. За три секунды можно к черту на кулички сбегать. Да и не кинешь, собственно.

– А ты проверь, – на лице Грешника тоже застыла напряженная улыбка.

Неожиданно дочь рванулась из рук конвоирши, что-то яростно замычав сквозь склеенные скотчем губы и глядя куда-то за спину отца. Скрип шлюзовой двери… Уже понимая, что происходит, Сергей все равно не успел уклониться. Сильный удар по затылку заставил его рухнуть на колени. В глазах вспыхнуло, и тут же зрение затянуло багровой мутью. Быстрые силуэты бросившихся к нему фигур смазались, словно чернильные кляксы. Чужие пальцы схватили его за обе руки, растянув в стороны с такой силой, что он не смог бы дернуться, даже если бы сумел сразу оправиться от удара. Его повалили лицом вниз, кто-то запрыгнул на спину, больно вдавив лицо в бетонный пол. Сквозь звон в ушах донесся странный треск слева… что-то липкое капканом обвило руку…

И тут же последовали удары ног. Ребра Полякова протестующие затрещали, он задохнулся от вспыхнувшей в груди и животе боли, скорчился на полу.

Били недолго, но основательно, от души. Когда экзекуция прекратилась, Сергей, пошатываясь, поднялся на колени. Руки слушались плохо, комната перед глазами все еще плыла.

Он поднял голову.

Люди Храмового отступили на прежнее расстояние, наставив на него оружие. Жердяй, Головин, а теперь еще и Увалень, второй помощник завхоза – они все издевательски щерились, с явным удовольствием предвкушая дальнейшую расправу над бывшим палачом. Робинзон улыбался иначе. Снисходительно, даже сочувственно, с умело отпущенной толикой грусти. Он всегда хорошо умел играть собственными эмоциями. Видеть это напускное сочувствие было для Полякова даже больнее, чем потерпеть поражение – и Робинзон это отлично понимал. Правой рукой Храмовой подбрасывал и ловко ловил знакомый нож, который забрал у Сергея во время свалки. Дочери и Язвы в караулке уже не было – пока его месили на полу, Настя отволокла Фиону на склад. Все-таки обвели вокруг пальца…. Разыграли всё, как по нотам. Отвлекли внимание, чтобы навалиться с тыла. Черт… видел же, что дверь шлюза приоткрыта, а одного помощника Пятницы не хватает!