Ты не знаешь.

И потому, когда стены качнулись, а лавка рассыпалась в труху, когда потолок, поскрипывая, начал оседать на печь, дверь захлопнулась, а окна закрылись ставнями, ты подумал, что это ловушка на случай незваного гостя или вора. Заброда решил поживиться, а тут – получи-ка, сволочь! Сразу убивать, пожалуй, не станут. Сначала выяснят, кто таков, что надумал. Властям отдадут – для повешения или же колесования. В Цуба-Сити с преступником примерно так обошлись бы: сначала допросили бы – а вдруг шпион вражеский? Затем препроводили бы куда надо. А уж там торпедный катер вывезет гаденыша далеко-далеко в Топь и отпустит в свободное плаванье, снабдив якорем, примотанным колючей проволокой к лодыжкам.

Но это там и с кем-то другим. А здесь и с тобой так обходиться нельзя. Твоя совесть чиста, вина не доказана, тебе нужна помощь, а не казнь. А еще ты потерял брата. Четкий образ его при желании возникает в глазах, перерастая в невыносимую боль в голове. А за отправкой мысли следует неминуемая расплата: словно кто-то заливает свинец в колени, и жуткая – с кровью – рвота хлещет изо рта…

Нет уж, нет уж, пусть братишка сам с тобой связывается!

– Не надо, слышите, не надо! – Потолок медленно ползет к дощатому полу. – Я не опасен! Я пришел с миром! Я…

Ты понимаешь, что в Мидгарде речь людская сильно разнится с языком Китамаэ. В криках самурая местные жители вряд ли услышат призыв к дружбе, зато уверенно распознают угрозу.

Дом накренился и подпрыгнул. Ты ударился головой о потолок, тебя швырнуло, распластав по стене и лицом приложив о ставню. Кровь оросила сруб, алые брызги тут же впитались в дерево. Трясло неимоверно, за окном мелькали кедровые ветви, болотце, полоса ручья, густой подлесок… За окном? Скулой проложил ты путь к спасению, сломанным носом вышиб затворенную накрепко ставню. Так чего ждешь? Давай, буси, прыгай!

Нырнул в прорезь стены. Что-то хрустнуло, личико обожгло сотней порезов – ты свалился в кучу сушняка. Вскочил. Боль в шее. Рука, обвиснув, безжизненно болталась…

Дом остановился. Медленно развернулся, будто зная, что бежать человеку некуда, да и силенок маловато, и на сосну-березу не залезет. У дома есть когти. Мощные, внушающие уважение и оторопь. Дверь, грохнув засовом, открылась, словно приглашая не дурить, сопротивление бесполезно: вернись домой, вернись! Мура внезапно понял: не дверь это вовсе, а хищная пасть.

И прямо в пасть эту влетела горящая стрела. И еще одна, и еще, и сразу десяток стрел впились в бревенчатые стены. Дом жалобно заскрипел, сорвался с места и потрусил в чащу. Но не тут-то было: возникшие из ниоткуда люди в серых одеждах кричали и размахивали руками. Крышу дома опутала сеть, толстый канат взвился из высокой травы, хлестко ударив по лапам. Дом накренился, заваливаясь на бок, но сеть надежно спеленала живое строение. От рукотворной паутины протянулись десятки канатов, не давая срубу рухнуть, сломаться…

…Мутит.

В глазах пятна. Что-то – кто-то? – рядом. Смех. Над кем смеются? Над тобой, величайшим из воинов Китамаэ, достойным водить ме́ха и пить сакэ в компании дайдзинов?..

Когда ты приходишь в себя, уже темно. Костер освещает грубые лица, отвыкшие от улыбок. Вряд ли можно вымыть грязь из глубоких морщин этих людей. На костре вертел, на вертеле что-то… когтистая лапа! Лапа дома, напавшего на тебя!

Мужчины в серых накидках замечают, что ты очнулся. Один из них, жилистый и сухой, протягивает кусок мяса. Оно обуглено снаружи и сырое внутри. Костер сложен из бревен – ребер дома-людоеда. Тебе что-то говорят, ты киваешь в ответ, радостно улыбаясь и ничего не понимая. Интересно, за кого примут? В лучшем случае за немого, в худшем…

Вспышка. Зверь ворочается меж висков, шершавой кожей трет о череп: не спеши, хозяин, сдаваться, слушай чужой говор, авось и сам сумеешь чего сказать.

– Помяло, да? Ну, ничего, до свадьбы заживет. А нет – червей покормишь, уже не зря пожил, хо-хо!

– Ха-ха!

– Хе-хе!

– Не зря, – поддерживаешь веселье ты. – Побыл-ходил, пора и честь знать?

– Ага!

– То-то, парень, то-то!

Ты, Мура, сын Ёсиды, брат Икки, с удивлением трогаешь собственные губы. Они ли шевелятся? Ты изначально обладал способностью к изучению языков? Или же дракон-рю загрузил нужное знание в твой мозг?

* * *

На Суше пути братьев разделились.

Слишком больно быть рядом. Мучительно видеть свое отражение в лице, знакомом с детства. Ах, Мидгард, отчего не жалуешь ты гостей издалека?!

Очень скоро Мура понял и принял аксиомы местного бытия. Вода замерзает зимой и опадает на землю снегом. Стрела, отпущенная на волю, обязательно найдет цель, пусть и нежеланную. Мидгард исповедует разноликость: близнецов до́лжно предавать смерти, заодно вычищая каленым железом оскверненное лоно.

Муру спасли инквизиторы. Они разбили стоянку в дне пути от хутора еретиков, решив отдохнуть перед принуждением к Истинной Вере. Святоши уже собрались причаститься монастырским винишком, когда услыхали хруст ветвей и узрели человека, улепетывающего от избушки на курьих ножках. В общем, повезло Муре.

Долг инквизитора – всячески помогать братьям по вере.

Вот и помогли. И с собой взяли.

А что, хороший парнишка. Правда, лицом не удался да волосами темен. Ну, так с мордашки брагу не пить, а волосами после трапезы пальцы не вытрешь. Сражался новичок умело, будто не крестьянин какой, а знатного роду-племени и с младых ногтей к мечу привык. Из лука стрелять он был горазд и будто с желудком гарпии в руках родился. Сжег мятежный хутор – не поморщился, самолично десятка два еретиков на тот свет спровадил.

А потом – еще хутор. И гард. И второй. И еще…

Долго странствовал Мура с бродягами в серых сутанах и честно заслужил особое доверие: его подвергли жестоким пыткам и многократным унижениям, дабы отрекся он от мирских соблазнов, подарив душу и помыслы Господу Проткнутому. Буси вытерпел все, получив взамен неприкасаемость и пожизненную индульгенцию от нападок Закона.

«Отныне никто не помешает поискам украденного таланта!» – радовался новоявленный инквизитор. Вместе с сутаной Мура приобрел возможность входить в любой дом и запертую церковь, ночевать в чужой постели и брать чужих жен. Испепелять деревни и убивать безнаказанно. Вешать девственниц и зажаривать на углях годовалых младенцев.

Инквизитор, нет удачнее личины для путешествий по Мидгарду.

Так думал Мура.

Ошибался?

Берег, соленые брызги. Запах гниющих водорослей, креветок и рыбы, закинутых штормом за линию прилива. Маленький краб тронул клешней подбородок Эрика. Больно! Кулак вмял падальщика в холодный мокрый камень. Мальчишка еще жив. Ого-го еще!

Рядом лежала Гель, на лице ее погасла драконья радуга, снадобье вросло в девичью кожу, не оставив и следа. Глаза малышки закрыты. Спит? И отец тоже? Или…