Она и так и этак вертела в уме эту фразу, которая, как ей представлялось, вела в глубокую темную пропасть. Четыре года назад она перебралась в эту часть света, и мысль о возвращении к тяготам английской жизни пугала ее. Ближайшие ее школьные подруги, скорее всего, уже повыходили замуж или сделали карьеру и не захотят иметь ничего общего с человеком, который вернулся с кофейной плантации, где жил среди джунглей и их примитивных обитателей.

Странно, но все это время после смерти дяди она пребывала в каком-то отупении, и ей казалось, что будет так легко вернуться в Англию и снова связать воедино те ниточки, которые она оборвала четыре года назад. Теперь, поняв, что это почти невозможно, она пала духом. Ванесса, как растение, пустила здесь корни, которым подходила только земля тропиков, и если бы она задумала перенести их в другую землю, то они, наверное, погибли бы вдали от родной земли, такой живой и трепетной…

— Так вы ничего не хотите ответить на мое предложение, мисс Кэррол?

— Я не знаю, останусь я и или уеду, если вы настаиваете на ответе, дон Рафаэль, — неуверенно произнесла она. — Раньше вы настоятельно требовали, чтобы я осталась, теперь разрешаете уехать. Вы предлагаете мне работу, а вслед за этим приходите к выводу, что я неспособна справиться с ней…

— Готов согласиться, что выгляжу непоследовательным, — ответил он. Но потерпите, и я объясню вам. Смерть близкого человека была для вас большим потрясением, и я счел, что будет неразумно, если вы вернетесь в Англию в таком состоянии. Я понял, что там у вас нет никого из близких, что ваши связи с друзьями по школе оборвались. Мне показалось, что вам будет лучше некоторое время пожить у нас и решить, чего вы хотите — вернуться или остаться. — И он вскинул руку в выразительном жесте. — Невозможно принять решение, когда в мыслях сумбур, а сердце, полное скорби, тоже плохой советчик.

Он неожиданно поднялся, и в порыве свойственной мужчинам горячности, зашагал до двери террасы и обратно, зажав сигару в углу рта.

— Англичане относятся к своей родине с большей сентиментальностью, чем мы, латинские народы, но я не думаю, что они способны так же, как мы, впитывать ее солнце, ее почву и самый воздух всей кровью, всем своим существом. Ваш добрый дядя Леннард был англичанином во всем, но Англия для него значила меньше, чем Ордаз. И, встречая вас в Ордазе, я имел все основания полагать, что вы прониклись его отношением к запахам и звукам тамошней неторопливой жизни. Мне казалось, что вы полюбили все это, но… — Он пожал плечами и остановился, повернув к ней нахмуренное лицо. — На Луенду ваша любовь, увы, не распространяется. Вы чувствуете себя зависимой иностранкой, не так ли?

Она кивнула, поскольку все, что он сказал, было правдой. Она была знакома с ним с первых дней своей жизни в Ордазе, но все же все, что он сказал, было правдой. Они были чужими друг другу, несмотря на эти четыре года, которые должны были как-то сблизить их. Между ними будто стояла непреодолимая преграда, не позволявшая достичь той беззаботности и легкости в отношениях, которая изгоняет всякий намек на принужденность.

Их глаза встретились, и в янтарных отблесках, озарявших его смуглое лице, оно показалось ей состоящим из множества граней, часть которых была ярко освещена, другие же надежно скрыты темнотой. Надежда на то, что утром с ней был настоящий дон Рафаэль, ушла, как песок сквозь пальцы. Настоящим он был сейчас — ее тонкий и сложный противник с железной хваткой. Он был совсем не похож на англичанина, который никогда бы не стал давать обещания утром и отступать от них вечером. Разве он не говорил, что ей понравится праздник, которым на острове сопровождается сбор винограда, и что он как-нибудь покажет его ей? Она вздрогнула, почувствовав в сердце мертвенный холод.

Вероятно, от его глаз это не укрылось, потому что он тихо и нетерпеливо что-то проворчал и, повернувшись к книгам, вытащил темно-красный том с именем своей матери на обложке. Он провел большим пальцем по мягкому сафьяну, будто надеясь, что этот жест поможет ему вернуть терпение и самообладание, которых ему так не хватало.

— Итак, я предоставил вам свободу выбора, мисс Кэррол. Вы можете уехать в Англию, как только захотите.

— А как же Барбара? — услышала она свой собственный голос.

Он обернулся и взглянул на нее, прищурив глаза:

— В вашем голосе я слышу беспокойство. Откуда оно? Может быть, вам известно нечто такое, что мне тоже следует знать?

— Не совсем, — решилась Ванесса. Во рту у нее так пересохло, что она сама не заметила, как осушила свой бокал почти наполовину. Пусть, зато она снова почувствовала, как внутри разлилось тепло, а вместе с ним вернулась и жизнь. Она встала, почувствовав неловкость от того, что Рафаэль возвышается над ней, нахмурив с подозрением черные брови. — Я очень благодарна вам, дон Рафаэль, за предложенную помощь, чтобы я смогла вернуться в Англию и встать на ноги, но я бы предпочла сначала заработать эти деньги сама. И хочу взяться за ту работу, которую вы мне предложили, ради Барбары и ради себя самой.

— Ради Барбары в меньшей степени, — сухо отозвался он, — а в основном ради вашей независимости, для которой невыносима мысль о том, чтобы принять мою помощь. A sus ordenes, senorita. Рог ahora[5]!

— Прошу прощения, сеньор? — Она слегка покраснела. Стремительное кастильское наречие было недоступно ее пониманию, но она могла бы поклясться в том, что последние два слова прозвучали с угрозой.

— Все будет так, как вы хотите, мисс Кэррол. — Он отвесил ей короткий, учтивый поклон. — Не сомневаюсь, что вы будете чувствовать себя с нами в большей степени как дома, если не станете все время думать, что вас терпят из милости.

Она вздрогнула, уловив в его голосе вызов, и резко ответила, что в ту ночь, когда он вез ее сюда, он вовсе не сгорал от радости при мысли, что должен взять ее на свое попечение. Перед ней снова возникло его темное лицо, склоненное над скамьей, на которой она рыдала, и взгляд, с которым она столкнулась, открыв глаза. В этом взгляде она прочитала с трудом сдерживаемое нетерпение, смешанное с мрачным смирением, — будто он испытывал негодование от такого насилия над собой, но слишком чтил кодекс чести, чтобы снять с себя обузу и на первом же самолете отправить ее в Англию.

Ванесса была благодарна ему за гостеприимство, но ее согласие на должность компаньонки Барбары в корне меняло их отношения, которые уже не были отношениями между хозяином и гостьей. В испанских семьях компаньонка не считалась важной персоной, но она убеждала себя, что предпочитает эту роль, дающую ей независимость в том положении, в котором она пребывала теперь. В должности компаньонки Барбары ей приходилось ждать от дона Рафаэля только вежливости и равнодушия; всякие проявления дружелюбия были бы излишни.

— Тогда все в порядке, сеньор? — холодно спросила она.

— Мне кажется, что да, — невозмутимо ответил он. — Мне самому ознакомить Барбару с нашим договором, или вам кажется, что будет лучше, если это сделаете вы?