Энни приоткрыла двери и прошла в середину комнаты.

— Эй, — тихо позвала она, — есть кто-нибудь?

Огромная комната казалась еще мрачнее от достигавших двадцатифутовых потолков шкафов, хранивших, должно быть, не одну тысячу увесистых фолиантов. С обеих сторон комнаты были глубокие альковы, закрывавшиеся тяжелыми красными бархатными портьерами, приподнимавшимися при помощи толстых веревок с золотыми кистями на концах. В одном из альковов стояло кресло для уединенного чтения, в другом были двери, открывавшиеся на террасу. Посреди комнаты стоял внушительных размеров стол вишневого дерева, а одну из стен украшала огромная средневековая шпалера, изображавшая рыцарей в пернатых шлемах и кованых латах. В библиотеке царил стойкий запах пожелтевшей бумаги и кожаных переплетов.

«Интересно, — подумала Энни, оглядывая бесконечные ряды книг, — кто все это читал?» Судя по портретам, украшавшим стены, среди предков Форбса встречались два-три высоколобых академика в мантиях и напудренных париках с длинными, лошадиными лицами, но преобладали мрачные, «не отягощенные интеллектом» физиономии грубых солдафонов.

— Любуешься благородными предками нашего радушного хозяина? — послышался за ее спиной насмешливый голос. — Что и говорить, хороши красавчики! У этого, — Макгиливрей ткнул пальцем в одного из «академиков», — вид такой, словно он набрал полный рот дерьма.

— Не кажется ли тебе, — тревожно произнесла Энни, — что это опасно?

— Набрать полный рот дерьма? — усмехнулся он. — В общем-то ничего страшного, если только не собираешься его глотать.

— Нет, встречаться вот так. Что мы скажем, если нас застукают?

— Да что здесь, собственно, особенного? Двое друзей устали от духоты, пошли проветриться, поболтать… Не вижу ничего предосудительного!

Опасность, подумала Энни, в темноте, в его лукавой улыбке, во взгляде бездонных черных глаз, в тех воспоминаниях, которые вызывают эти глаза…

— Может быть, — он взял ее под руку, — пойдем на террасу?

На террасе было еще холоднее, чем под сводами библиотеки, но после душного зала и сотен жарко горевших свечей Энни это было даже приятно. К тому же дом надежно защищал от ветра.

С минуту Энни стояла к Джону спиной, любуясь морозными узорами на стекле, заиндевевшим ночным садом… Наконец она повернулась к Макгиливрею лицом. Тот стоял неподвижно, вперив в нее взгляд своих черных, как омуты, глаз.

— Надеюсь, — проговорила она, — ты вызвал меня не для того, чтобы обсуждать бредовую идею Ферчара сделать из меня хоругви для повстанцев. Поскольку ты одобрил тогда мой отказ, полагаю, сей инцидент исчерпан.

— С чего ты взяла, — усмехнулся он, — что я его одобрил?

— Ты проголосовал бы за меня? — удивилась она.

— Ты не считаешь, — губы Джона снова скривились в усмешке, — что из тебя выйдет отличный лидер?

— Лидер из меня, может быть, и неплохой, но я не уверена, что мужчины — включая, кстати, и тебя, — захотят подчиняться женщине.

— Захотели бы, — уверенно заявил он, — если это такая баба, что ста мужикам фору даст. Ты хочешь сказать, что плохо стреляешь из лука? Как будто я не знаю, что ты и с закрытыми глазами попадешь в «яблочко»! Или плохо управляешься с мечом? Знаешь, что говорят о тебе мужики? «В бою Энни цены бы не было — горяча, но не настолько, чтобы голову потерять!» По-моему, это лучшая похвала! Или, может быть, — прищурился он, — ты уже разучилась все это делать? Я ведь и забыл, что ты теперь сменила штаны на юбки, ешь суп серебряной ложкой, а не пьешь из чашки через край, как раньше… Лоск, черт побери!

— Тоже мне, — она оглядела его роскошный костюм, — а сам-то чего тогда так вырядился? — Джон и вправду выглядел настоящим аристократом: его могучий торс был облачен в роскошный кафтан с манжетами в тон килту, не менее изысканный камзол… — Гляди-ка, и завит, и выбрит до синевы… А чем это от тебя, дружочек, пахнет? Уж не французскими ли, часом, духами? Хорош, хорош! Невеста, надеюсь, при тебе? Такому кавалеру — и без невесты…

Брови Джона сошлись на переносице.

— Кто тебе сказал, что у меня есть невеста?

— Вообще-то леди Драммур… Какое это имеет значение?

— Никакого, ровным счетом никакого. Кстати, — он приподнял ее подбородок пальцем, — передай своему мужу, чтобы он, когда бреется, брал бритву поострей. У него такая гладкая кожа на лице, что мне больно смотреть, как он ее все время уродует порезами.

Энни отпрянула, сердце ее почему-то учащенно забилось.

— Спасибо за совет, — огрызнулась она, — но, надеюсь, мы здесь не для того, чтобы обсуждать, какой бритвой следует бриться моему мужу.

— Как и не для того, чтобы обсуждать, на ком я женюсь.

— Какая связь… — начала было Энни и вдруг осеклась, — так говори, зачем позвал! А то нас, небось, уже с фонарями ищут.

— Тебя — может быть, а я же уже попрощался.

— Ты уезжаешь? — Энни не смогла скрыть разочарования.

— Хотела со мной потанцевать? — усмехнулся он. — Извини, дорогая, в другой раз. Я уже засвидетельствовал всем этим идиотам свое почтение, не вижу смысла и дальше участвовать в дурацком спектакле, тем более что неважно себя чувствую.

— А что с тобой? — насторожилась она.

Вместо ответа Макгиливрей сунул руку под рубашку; когда он ее вынул, рука была мокрой от крови.

— Господи! — вырвалось у Энни.

— В меня стреляли, — спокойно произнес он.

— Стреляли? Кто, где, когда?

— Ну давай еще громче, крошка, а то не все слышали!

— И ты едешь сюда, занимаешься здесь неизвестно чем, словно ничего не произошло!

— Крошка, если бы я не был сейчас здесь, то уже болтался где-нибудь на виселице.

— Ничего не понимаю! Давай хотя бы перевяжу! — Наклонившись, Энни торопливо стала отрывать полоску от нижней юбки.

— После того как ты уехала, один из наших сказал, что, кажется, видел в лесу что-то подозрительное. Мы отправились в лес и напоролись на засаду красных мундиров. Прогнать их было не сложно, но…

Энни вспомнила рассказ Уоршема о том, как вчера ночью его люди кого-то подстрелили.

— Матерь Божия! Так это был ты!..

Энни сложила оторванную полоску в несколько раз и заставила Джона снять кафтан и камзол, затем рубаху, которая была уже черной от крови. Под самым сердцем зияла рана.

— Навылет, — спокойно, словно речь шла о пустяках, произнес он. — Пройди она чуть повыше…

— Сейчас я тебя перевяжу, и уезжай скорее. Ты так можешь и умереть от потери крови!

— Уеду, уеду, не беспокойся, но сначала я должен тебя кое о чем предупредить.

— О чем?

— Тебя тоже видели, когда ты возвращалась домой с Эниасом. Двое людей Уоршема пасли тебя до самого Моу-Берна.