– Ну что ж… Я – капитан Жан дю Буа[31], а это Аристид дю Буа.

– Вы родственники?

– Да нет, какое там родство… Просто все командиры отрядов, действующих в лесах, взяли себе кличку дю Буа.

– И как же вас зовут на самом деле?

Тот чуть замешкался, потом кивнул обречённо:

– Жан Прюдомм, из Гаспаро в Акадии.

– Не знаете ли вы Мартена Прюдомма? Он тоже из Гаспаро.

– У меня два кузена с этим именем. Молодой или постарше меня?

– Молодой.

– Он вам подтвердит, что я – это я. Впрочем, Аристида знают в Порт-ля-Жуа, он там нередко бывал во время войны отца Ле Лутра.

Я сделал знак, и мои индейцы опустили свои ружья.

– Сколько вас?

– Двадцать два человека, в том числе одна женщина. Моя супруга. Скажу сразу – все очень устали, ведь мы практически не спали три ночи. И еда у нас на исходе.

– Тогда сделаем так. Ваша супруга, господин Аристид, и вы пойдёте с нами на вашем шлюпе. Остальные могут заночевать здесь – ночь тёплая, да и у вас, я полагаю, не привыкать к такому ночлегу. Едой мы поделимся. А с утра мы вернёмся за остальными, если то, что вы говорили, подтвердится.

– Вот только… у нас трое раненых. Напоролись на англичан недалеко от Пикту.

– Возьмём их с собой. У нас там есть врачи.

– Ничего, что двое из них – индейцы? И супруга моя – тоже.

– А в чём разница? – удивился я. – Я вот тоже на четверть индеец. А многие мои люди – чистокровные. Часть из них останется здесь вместе с вашими. Кто хозяин шлюпа?

– Леонар Лалуш, мсье лейтенант, – вышел с поклоном один из тех, кто привязывал шлюп. – Честный негоциант из Пикту. А это – мой сын Марсель.

Я усмехнулся – откуда в Пикту «честные негоцианты»? – но ничего не сказал. Теперь мы все были в одной лодке. Буквально.

20 сентября 1755 года. Порт-ля-Жуа

Аристид дю Буа де ля Рош, бывший студент Сорбонны

– Мсье Аристид? – спросил вошедший в комнату человек лет, наверное, двадцати пяти. Правда, выглядел он постарше – обветренное лицо, натруженные руки, взгляд человека, привыкшего к жизни в лесу. Но я почувствовал, что ему довелось заниматься торговлей с индейцами. По-французски незнакомец говорил без всякого акцента, с парижским аристократическим выговором, примерно таким, как у большинства студентов Сорбонны. Каковым некогда являлся и я. Но мне было ясно, что он не француз – в ритме его речи, даже в такой короткой фразе, угадывался человек из вероломного Альбиона[32] – либо, что более вероятно, выходец из аристократической среды одной из их североамериканских колоний. Это подтвердилось, когда тот представился:

– Меня зовут Томас Робинсон. Очень приятно с вами познакомиться. Вас ожидают.

Я с некоторым сожалением посмотрел на накрытый стол, кивнул обоим Лалушам (Жана вызвали еще до меня) и вышел в коридор. Мне все еще хотелось есть, но я знал, что после трех дней сильного недоедания лучше питаться, как говорится, à petits pas – мало-помалу. Поэтому я, в отличие от обоих контрабандистов, не стал налегать на еду, хотя приготовлена она была на славу. Впрочем, те сидели с перекошенными рожами – похоже, что они переели еще ночью, в казарме, где нас разместили на ночлег.

Мой провожатый привел меня в небольшой кабинет, в котором находился не менее богато накрытый стол с четырьмя стульями. Жана не было, а за столом сидел высокий человек, одетый в странную пятнистую униформу. Я сразу подумал, что именно в такой одежде проще всего прятаться в лесу – вдали она, наверное, сливается с растительностью. По крайней мере, пока листья на деревьях не начали краснеть и опадать.

При виде меня он встал, и Робинсон представил меня ему по-английски, с выговором человека из одной из южных колоний. Тот ответил со странноватым акцентом:

– А меня зовут капитан третьего ранга…

Фамилию я, если честно, не разобрал, разве что начиналась она со звука З. Робинсон перевел сказанное «пятнистым» (впрочем, фамилию его я и на сей раз не разобрал) и добавил уже от себя:

– Он почти не говорит по-французски, поэтому переводить буду я.

– Я говорю и по-английски, – произнес я на языке наших заклятых врагов. – Позвольте представиться – меня зовут Аристид дю Буа де ля Рош. В отличие от моего друга Жана, дю Буа на самом деле моя родовая фамилия. Дед мой когда-то учился в Сорбонне – мой прадед захотел, чтобы один из его младших детей стал философом. Поэтому-то он и окрестил деда Аристидом – а меня позднее назвали в его честь. Но дед Аристид подрался на дуэли с кем-то «не тем» и тяжело его ранил, после чего ему ничего не оставалось, как бежать в Акадию. И хотя и мой отец, и я родились на американском континенте – он появился на свет еще тогда, когда Южная Акадия была французской, а я уже под английским владычеством – меня послали учиться в Сорбонну. Впрочем, я, как и дед, отбыл в Америку, не завершив свое обучение. Дуэлянтом я не был – мне попросту надоело читать то, что понаписали когда-то древние греки и римляне. Да и парижане мне не нравились – для них я был дикарем, «почти индейцем», о чем мне не раз и не два говорили мои однокашники. Как будто они знают что-либо про индейцев…

– Уважаемый мсье дю Буа де ля Рош… – с улыбкой начал русский офицер.

– Зовите меня просто Аристид, так привычнее.

– Тогда вы меня – Леонидом. Тоже, знаете ли, греческое имя. Угощайтесь!

Я улыбнулся.

– Спасибо, но ваши люди меня уже накормили.

– Тогда чаю, кофе или еще чего-нибудь?

– Разве что кофе… Я его давно уже не пил.

Леонид налил мне, себе и Робинсону по чашечке, а затем лицо его стало серьезным, и он спросил:

– Расскажите немного о себе, мсье, и особенно о том, как вы сюда попали.

Я вздохнул и выдал весьма краткую версию своей автобиографии, упомянув, что на остров Святого Иоанна я прибыл с Жаном Прюдоммом. А к Гаспаро я пошел потому, что Лалуш сказал мне, что, дескать, ходят слухи о том, что этот поселок собираются уничтожить. И мне показалось, что мой друг Жан – командир практически последнего отряда в Восточной Акадии, который до сих пор продолжает сражаться с англичанами, – обязательно окажется рядом. Так оно и произошло.

– Понятно… Ну что ж, все это совпадает с тем, что нам рассказал Прюдомм. Да и за